Сибирские огни, 1989, № 4

была тихая заводь, в которой вода кру­ жилась медленно, как в воронке, наскре­ бая под берегом пену. Омут был глубокий и заманчивый. Нужно крепкую леску и прочное удилище. У меня и то, и другое было очень надеж ­ но. Хорошая толстая навощенная крепкая леса с удочкой-якорьком, тоже очень проч­ ной, привязанной на стальную проволоку; удилище сухое и крепкое. Эту жерлицу я закинул в омут под березой на живца. Не прошло и десяти минут, как поплав исчез под водой. Я потащил — и почувство­ вал по удилищу, как заходила в воде очень крупная рыба. Напрягая нечеловеческие усилия, я вытащил громадную рыбину поч­ ти на поверхность, но дальше тащить было нельзя, так как удилище мое уперлось в вершину березы, а податься мне было неку­ да, потому что я и так прижался к обрыву спиной. Силы мне изменили, и рыбина по­ тянула удочку ко дну. Напрягшись как только мог, я двумя руками приподнял удилище,— и оно вновь уперлось в верши­ ну березы. Рыбина, громадный таймень, опять показалась на поверхности. Я пере­ хватил удилище в одну правую руку, а ле­ вой пытался схватить за поплавок лесы, но, увы,— рыбина вновь утянула лесу ко дну. Я звал на помощь Михаила Семеновича, и он уже бежал по той стороне к переходу, — но пока он до меня добежал, я еще раз вытянул тайменя из глубины почти на по­ верхность, и вдруг таймень круто повернулся и рванул так сильно, что у ме­ ня в руках осталось удилище с очень коро­ теньким поводком, а остальная леса с поп­ лавком исчезла под водой... Я был бледен, как полотно. Зубы выби­ вали дробь. Было какое-то лихорадочное, бредовое состояние, ощущение какой-то не­ поправимой неудачи. На сердце — полная неудовлетворенность, какая-то тяжесть не­ оконченного важного дела. Бывает ли такое со всяким рыбаком, ис­ пытавшим неудачу, или мои нервы и до этого были ужасно напряжены еще дома от постоянных ожиданий полиции (меня уже часто стали беспокоить),— но я испытывал самое неприятное чувство. Никогда еще не было у меня такого состояния среди при­ роды: предчувствие чего-то неотвратимого... Домой мы приехали поздно. Спал с ус­ татку я вполне спокойно, пока не услышал назойливый и безобразный стук в двери. Еще не начало светать, однако за окнами было можно кое-что рассмотреть: там стоя­ ли солдаты, окружив дом со всех сторон, а в избу ломились полицейские и жандарм. Перевернули всю мою квартиру, что-то тщательно искали. Но, уезжая на рыбалку, я тщательно на всякий случай припрятал свой валик и 4 цинковых доски, на которых перед этим печатал воззвания и повестку собрания, созываемого в студенческом об­ щежитии Томского университета. Переры­ ли все мои письма в ящиках стола,— но там опасаться мне было уже нечего. Не­ довольные результатами обыска, меня все же арестовали, и, видимо, чтобы получить от обыска хоть какое-нибудь удовлетворе­ ние, взяли у меня два охотничьих дву­ ствольных центральных ружья, а также ма­ ленькую детскую винтовку «Монтекристо» и маленькое ружье, сделанное специально 123 для мелких птичек: я занимался орнитоло­ гией и набивал для коллекции чучела. Взя­ ли также 62 книжки марксистской литера­ туры издания «Донской речи», «Молот», «Буревестник» и т. д. Продержали меня несколько недель в том­ ских тюрьмах — и без суда и следствия выслали из пределов Томской губернии и полосы отчуждения железных дорог, в Се­ мипалатинскую область. В омской тюрьме я был также задержан ввиду распростра­ нившегося там тифа. При мне в омской тюрьме условия заключенных были ужасны­ ми... Умерло 98 человек. Каждый день на одеялах или простынях выносили покойни­ ков и складывали их в подвальное отделе­ ние. Я едва дождался выхода этапа из тюрьмы, так как состояние здоровья, и без того плохое, еще более подорвалось от этих каторжных условий. В ссылке я прожил один год с семьей, и еще около года без семьи: отправил родных домой, в Томск, в надежде, что меня так же скоро освободят, как других, которые были арестованы одновременно со мной. Но вышло не так, и второй год я прожил в Павлодаре совершенно один. Познакомился я там с местными партий­ цами — Фельдшером и Кишечником. Алек­ сея Мелихова там уже не было — он бежал из-под стражи и скрывался в Омске; я ему на адрес одной учительницы посылал ли­ тературу. (Где он сейчас? Жив ли?) Жил я в землянке при истоке речки Усолки, в 20-ти верстах от Павлодара. Меня там на­ вещали киргизы, но вел скрытое наблюде­ ние за мной поселковый атаман казак Рас- попин. К осени переселился в землянку, ко­ торую выкопал в берегу Иртыша на Трех островах, единственное место с крупным ветловым лесом и кустарником. Занимался охотой и рыбной ловлей, вел переписку кое с кем. Когда я вернулся в Томск, то Чертищева встретил вполне сознательным и подготов­ ленным рабочим. Он трудился все в той же железнодорожной литографии вместе с Его­ ром Кононовым, с Михаилом и Сергеем Чи- рухиными. Был там еще Николай Чирухин — переплетчик, но тот был ни рыба ни мя­ со, в революционной работе не принимал участия. Николай же Копица, литограф,— этот со стороны сочувствовал уже и крал в литографии для меня переводную крас­ ку, которой я печатал кое-что для органи­ зации с цинка... Когда я был в ссылке, Чертищев мне пи­ сал, что Актом Баранов вел себя как-то предательски. Лебезил перед начальством, перед князем Трубецким, и за это его наз­ начили старшим мастером. А раньше Антон считался передовым рабочим, хотя из та. ких получались или провокаторы, или хо­ рошие лакеи власть имущих. Наша железнодорожная организация развалилась совсем. Никто не хотел подвер­ гать себя опасности. Хотя в частных типог­ рафиях еще кое-что теплилось — там были отдельные лица, связанные со студенческой организацией,— а в общем все было раз­ громлено. Одни ликвидировались, других ликвидировали — и на время, и навсегда... Оставались верными самые непримиримые, да молодые, неопытные. Когда я встретил студента-железнодорожника Алексеева, меньшевика, и хотел узнать, как теперь не-