Сибирские огни, 1989, № 4

Славке 27 лет. В этом возрасте Юрий Гагарин был уже героем кос­ моса, Лермонтов, заворожив Россию своим талантом, ушел из жизни. Славка же к своим 27 годам успел только отбыть в заключении три срока и устроиться на четвертый. Тоже — не каждому дано. Три преды­ дущих отсидки не дали Славке ни ума, ни денег, не укрепили его авто­ ритет среди уголовников. И в общей массе осужденных он ничем не вы­ делялся. Его могут оскорбить, его могут побить, несмотря на то, что Славка — и в картишки «шпилит», и пляшет, как настоящий урка, и Высоцкого любит. Это в общей массе. В бригаде же он занимает другое положение, играя роль этакого разбитного малого, знающего, где что можно купить, где что можно достать. За это кое-кто его терпит. Но кое-кто, наоборот, терпеть Славку не может и норовит при случае подставить ему поднож­ ку. К этим «кое-кто» относится в первую очередь бригадир Блям-блям на колокольне, который то и дело строчит на Славку докладные за от­ казы от работы. А работа у него легкая — Славка стропальщик. — Эх вы, бродяги! — смеется он над бригадниками.— Схлопотали срока, а за что — и сами не знаете! Вот я — это да! Мои терпилы не чета вашим. У них и деньги в кошельках были покрупней и должности по­ выше. Тут тебе и адмирал, тут тебе и священник. Тянешь, бывалочи, ко­ шелек — аж душа заходится. А кошельки все пузатые, пухлые. Вытя­ нешь такой вот лопатничек — и в ресторан. Девочек с собой прихватишь. Гуляйте, матрешки, не жалко! Еще украду. Славка выше среднего роста. Белокурый. Голубоглазый. А руки нежные, ухоженные, как у женщины. Где уж ему такими руками рабо­ тать. Только девочек прихватывать. Такие, как он, девочкам нравятся. И не одна, наверно, обожглась о его голубые глаза. Да толку-то! Кто с таким непутевым останется. Он и в колонии порхает, как мотылек. А на лбу у него написано: плохо кончит. Год назад Славка был общественником. Месяц носил по­ вязку. Потом бросил. Снова стал приблатненным. Но до блатного без клички ему далеко. Участвовал он и в художественной самодеятельнос­ ти, но тоже не понравилось. Славка — всегда в пути. Он ищет себя и ни­ как не может найти. Славка и товарищей-то порой ставит в тупик своим поведением. Они не знают, как с ним разговаривать. Его точка зрения то и дело меняется. Иногда он высказывает оригинальные мысли. Но мо­ ментально их забывает. Потому что мысли приходят в его голову не в ре­ зультате раздумий, а залетают случайно. Сидя как-то на скамейке рядом с Тавкой, Славка расфилософствовался: — А ты знаешь, на свободе честно жить тяжелей, чем в заключении. На свободе надо заботиться о себе, надо каждый день ходить на работу. Надо бриться ежедневно, надо мыться. А в колонии о тебе начальник Маманин заботится. Не пойдешь на работу — все равно накормят. На свободе надо прописываться, искать жилье. А в колонии — сами пропи­ шут и дадут место. Еще бы женщин сюда — и можно не выходить. — А быть свиньей еще лучше,— засмеялся Тавка.— Лежи да лежи в стойле. И пожрать тебе принесут. И помоют тебя. Н почешут. Только потом зарежут. Но и ты ведь когда-нибудь умрешь. Согласен быть свиньей? — Ну, ты уж загнул! — обиделся Славка. Говоря с Тавкой о свободе, он даже и не понял, что попал в самую точку. «Ведь что получается,— подумал тогда Тавка,— сидим мы годами и все время мечтаем о свободе, как о рае. Ну, тешим себя, выскочим из ко­ лонии — и все будет хорошо. И все будет легко и просто. А столкнув­ шись на свободе с трудностями, ломаемся. Потому что не привыкли бо­ роться, не привыкли быть терпеливыми. Нам ведь все подавай сразу. А на свободе все сразу не дается. Нам кажется, что люди и общество обя­ заны нам за то, что мы мучились, валяясь на пересылках, сидели в изо­ ляторах, годами ели баланду и жили в прокуренных бараках. Нам бы хотелось, чтобы на свободе нас встречали, как героев. А нас, мучеников,