Сибирские огни, 1989, № 3
С Галиной с самого начала получилось так, что Вадим как бы оказался в зависи мости от ее воли. Нельзя сказать, что она не нравилась ему: нет, она была красивой, всегда подтя нутой, энергичной — один вид ее бодрил, поднимал настроение — и она привлекла его внимание в первый же вечер знаком ства. К тому же Вадим был в таком воз расте, когда женщины вообще занимали его воображение, влекли тайной — и пер вая, с кем он мог познать эту тайну, мог ла завладеть им. Галина уже бывала замужем, еще в сту денчестве, но муж оказался не таким, ка ким она хотела его видеть. Тот вдруг за- пил — якобы в знак протеста, что Галина крепко зажала его, аспиранта-горняка, не глупого, но ленивого и робкого — оттого и неудачника, как считала она. С ним Гали на и приехала в Бродск: он бросил аспи рантуру, пытался работать над диссерта цией здесь, в карьере. Это, в общем-то, была его идея — наложение взрывных волн. Мишка, правда, потом ее видоизме нил — и довел работу до конца. А тот все мялся, считая, что карьерского мате риала маловато, боялся, как бы его не прокатили на защите — и собрался прове рить это наложение еще где-нибудь, в шах те, хотя, может, как предполагала Галина, сделал он так назло ей, поскольку она уж очень хотела тогда вернуться в город. Ехать на шахту Галина наотрез отказалась — и они разошлись. Там, где-то на севере, муж ее и спился окончательно. — Тряпка,— с вечным, непроходящим раздражением отзывалась о нем Галина. У нее сохранилась фотография Авдеева — такая у того была фамилия: лобастый, с большими задумчивыми глазами и по- лувиноватой улыбкой парень. — Таким он и был всю жизнь,— сказа ла как-то раз Галина.— Он словно боялся жить среди людей — всем уступал, сторо нился, ни во что не ввязывался. Муж дол жен быть как тигр — с хваткой. Вадим тоже таким не был — с хваткой,— и он всю жизнь с Галиной мучился от этой своей неполноценности. Познакомились они на Первое мая, у Мишки,— еще в старом карьеровском до ме, после потопа. На стенах дома, на ме бели, кругом видны были сырые, как пле сень, несмываемые следы от воды — несмотря на то, что Мишка уже и обди рал штукатурку, затирал, забеливал стены, покрывал лаком шифоньер, тумбочки, ножки столов. Об этом Мишка в те дни только и говорил на работе. — Понимаешь,— прыгая по булыгам, догонял он Вадима где-нибудь в карьере, точно со срочным, оперативным, задани ем,— соскоблил шкуркой только то, что за кисало,— а оно сейчас выделяется. Стол — как будто на него носки надели. Как ду маешь, сровняется цвет или нет? — Черт его знает,— пожимал плечами Вадим.— Спроси кого-нибудь из стариков... — Никандров пугает: крась не крась, плесень все равно теперь вылезет, а? Как думаешь? — Вылезет,— наобум говорил Вадим. Он знал, что если Мишку как-то не ус покоить, не утвердить в каком-то мнении, тот замотается сам и замотает’ всех. Шифоньер стоил денег, первых зара ботанных и потому особенно дорогих, и Мишка, не отступаясь, возился с ним все вечера и воскресенья — спасал. — Не обращайте внимания на следы, на погром,— скороговоркой, краснея, из винялся Мишка перед каждым, кто при шел к нему Первого мая.— Завяз, не ус певаю... Компания была почти студенческая: сош лись все молодые специалисты поселка — врачи, учителя, инженеры — их набиралось тогда в Бродске мало, человек восемь или десять. Женатым, с квартирой, оказался только Мишка — на него и свалились. Мишка расстарался; раздобыл где-то неподмоченную, из погреба, капусту, огур цы, два ведра картошки. Готовили на стол наскоро — лишь бы соблюсти что-то как бы ритуальное, праздничное; накромсали крупными ломтями колбасу, сыр, настави ли разнокалиберных стаканов, кружек. Было тесно, шумно. Хохотали от всякой ерунды. — Который час? — спрашивал напри мер, кто-нибудь. — Не знаем,— отвечали ему.— Часы до ма, на пианино, забыли... Ни дома, ни пианино ни у кого не было — и это страшно всех веселило. Валька Матвеев гремел на гитаре: «Али- баба, смотри какая женщина!..» Он широко открывал редкозубый рот, страстно зажму ривался, дрыгал ногами в дырявых нос ках: на улице днем все раскисло, у порога, по-казарменному, стояли парами заляпан ные грязью сапоги. Валька тогда грозился сломать строи тельство канатки для цемзавода, набра сывал проект пульпопровода: не нужно было бы сносить часть поселка, громоз дить на скальных выступах опоры, все ме нялось, убыстрялось. На Вальку во все глаза смотрела Тася, учительница. — А я буду биться за музей, да, да,— горячилась она, будто с ней кто-то спорил. — Чтоб дети знали то место, где живут, любили его. История в большей степени, чем насущное, роднит нас с нашей землей! Это было упоительно, необычно: — Мы — мозговой центр, и как мы ре шим, так и будет! К слову сказать, на Вальку вскоре при цыкнуло заводское начальство: «Кто ты та кой? Самый умный, что ли? Умнее целого проектного института?.. Да у нас уже опо ры заказаны, и трос в бухтах на станцию прибыл, понял?!» — и Валька тихо и мир но отслужил свои три года, а потом ука тил в Москву, быстро защитился, осел там и сейчас, по слухам, был уже доктором. А Тася после его отъезда как-то внезапно вышла замуж за экскаваторщика с извест кового завода — на деньги польстилась, что ли,— замкнулась в доме, отдалилась от них, от всяких общественных дел. В сущности, один только Мишка остал ся потом верен этому осознанию, перевер нуть тут, как хочу, двинуть все по-своему... Мишка все-таки был крепкий хозяин; он не мог, чтобы застолье оказалось без го рячего, поставил на печку огромный чугун с водой, набросал в чего кусками мясо.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2