Сибирские огни, 1989, № 3
— с любовью не шутят. Пошли, Жанчик!— Лизавета пропустила Баклажана вперед и подчеркнуто осторожно прикрыла за собой дверь. — Ну чумичка! — облегченно вздохнув, сказала директриса,— Чума настоящая. Но у нее сила. Если бы у меня была база,— лицо директри сы сделалось мечтательным и даже похорошело. — Но тюрьмы Лизке не миновать. Это как пить дать. А пока у нее сила. Черная «Волга» за пятнадцать минут доставила Лизавету и Бакла жана до ее дома в центре города. Лизавета с вежливой сухостью побла годарила шофера и отпустила машину. Баклажан поднялся вместе с хозяйкой на лифте на пятый этаж, занес коробку на кухню и хотел уходить, но Лизавета остановила его. — Куда, Жанчик, я совсем не шутила, когда говорила Альбине, что забираю тебя насовсем. Я тебя приобрела. Я тебя купила, по безналич ному расчету. Будь спок, ты мне встанешь недешево. Ты мой раб. Пой дем, я тебе покажу свои владения. У меня все можно. Можно ходить на голове, валяться на медвежьей шкуре, кричать петухом. Но чтобы был порядок. Вот такой покой у меня есть. Здесь я очень строгая женщина, и это мое самое главное положительное качество. Может быть, единст венное. А в остальном ничьей инициативы и свободы я не сдерживаю. Хотите кукарекать, кукарекайте, мычать — мычите, хотите быть Адамом и Евой — на здоровье. Но чтобы при этом был порядок и моя любимая шкура лежала мездрой вниз, а не наоборот. Деньги я люблю, но считать их — это для женщины унизительно. Они всегда лежат вон в той большой шкатулке, на столе. Ты можешь брать сколько хочешь. Это не значит, что каждый, кто ко мне приходит, может брать сколько хо чет. Лизавета прилегла на тахту, подобрала под себя ноги и стала с ин тересом разглядывать Баклажана, который в грязных отечественных джинсах с вытянутыми коленями, в поношенном пиджачке с чужого пле ча и в своих растоптанных туфлях среди богатства женщины с неогра ниченным доступом, среди ковров, изящных безделушек, картин и ста ринной дорогой мебели выглядел человеком из какой-то другой эпохи и явно не вписывался в интерьер. Но, кажется, именно это больше всего нравилось Лизавете. — Тебя, конечно, можно было бы и приодеть, но рыцаря в латах из тебя не сделаешь, как ни старайся. Оставайся таким, какой ты есть. Это даже экзотично. Как же мне тебя звать? Жан, Жанчик — это как-то фамильярно и упрощает. В это время зазвонил телефон, стоящий у тахты на тумбочке. Лиза вета слегка отпрянула от него. — Возьми! Спроси, кто говорит и что надо. Баклажан, утопая в ковре, подошел к телефону. — Баклажан слушает,— сказал он без выражения. — Какая прелесть: «Баклажан — слушает». Это идеально. Лучше не придумаешь. «Я недавно по случаю приобрела раба. Его зовут Бак лажан». Это звучит. — Кто звонил,— спросила Лизавета, сменив тон. — Сказали, что ошиблись номером. — Голос мужской? — Да. — Если будут звонить еще раз, меня нет дома и сегодня не будет.— Она только потянулась.— Как хорошо иметь раба. Баклажан, ну поче му ты такой молчаливый? Ты хоть как-то реагируй. Тебе нравится быть у меня рабом? — Мне все равно. — Ну как это все равно. Быть рабом в вонючей лавке, из которой я тебя вызволила, или быть рабом у меня. Есть ведь разница?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2