Сибирские огни, 1989, № 3
— Лешка дома? — спросил Федя, пожимая мне руку. — В клуб направился. Кино ведь сегодня. — Ну и я туда. — Посиди,— предложил я,— поговорим. Рано еще. Федя присел на скамью. Я подумал, что надо угостить парня, сходил в избу, налил в кринку домашнего пива, захватил две эмалированные кружки, тарелку с огурцами и хлебом. Расставил все на скамье, опу стился напротив. — Как служба протекала? — я приподнял кружку.— Будем здоровы! — А-а,— Федя усмехнулся.— Ничего. Не так страшно, как казалось, когда везли. Закури,— Федя достал из кармана сигареты «Памир», отодвигая пустую кружку. К огурцам он так и не притронулся. — Я ведь не курю. Да и крепкие они для меня. — Ну что ты, самые лучшие. Спасибо за угощение,— Федя улыбал ся обычной улыбкой своей.— Пойду, девчонки там,— он кивнул в сто рону клуба. И мы опять подали друг другу руки. Федя пошел через мост и дальше по улице, чуть боком, левая рука в кармане армейских брюк, в правой — сигарета, а я, не выходя из огра ды, облокотись на ворота, смотрел ему вослед. Это было последнее лето нашей деревни. К следующей осени, как управились с огородами, разъехались жители кто куда, задержалось в зиму дворов семь, среди них — Кривцовы. И Кланя Пичугина продол жала жить в избе своей. Коров дойных перегнали на центральную усадьбу совхоза, оставив до весны в дворах скотных молодняк, за мо лодняком этим, с началом заморозков, с другими мужиками принялся ухаживать Федя Кривцов. Трое их было, рабочих мужиков. Уберет Федя скот и — домой. Ни клуба, где кино, радиола, гармонь с посиделками, ни друзей-приятелей, ни девчонок, ни девок в возрасте, ни бабы вдовой, по мужику тоскующей. Никого. И стал Федя Кривцов тайком от всех к Пичугиной Клане ходить. Родом пихтовская, Кланя Пичугина в девках еще сбилась с пути, судима была неоднократно. После очередного срока выслали ее на три года, как предусматривалось приговором, и не куда-нибудь, а чуть ли не на родину — к нам, в верховье Шегарки, что в шестидесяти верстах от Пихтовки, бывшего районного села. Было ли ей лет тридцать пять от рождения — не знаю, но выглядела она пятидесятилетней, а то и старше. Плоскогруда и плоскозада, страш ная, с морщинистым лицом, сутулая. Затяжно и хрипло кашляя от посто янного курения, Кланя жутко улыбалась, выказывая голую нижнюю десну; в верхнем ряду держалось еще несколько кривых, желтых от табака зубов. С появлением Клани отвели ей на левом берегу избу Патрушевых, уехавших в Вятские Поляны; просторная, крепкая и уютная изба скоро превратилась в сарай. Пол не мыли, не подметали, раздавленные подош вами окурки валялись всюду. Горница оставалась пустой, а в передней стоял дощатый стол, принесенный кем-то, одна табуретка, подле стены — кровать, на ней грязное тряпье, служившее Клане постелью. Дров ей привозили. На ферме Кланя не работала, и никто не заставлял ее, зимой она редко показывалась из избы, из теплой одежды была у нее фуфайка всего лишь, зимой бабы из жалости носили Клане еду, боясь, что она умрет от недоедания. Весну—лето—осень Кланя ходила по деревне, предлагая свою помощь. Ее просили помочь посадить картошку, пропо лоть грядки. Осенями копала она картошку по очереди, из огорода в огород,— ее кормили тогда, давали денег, не больше трех рублей от двора, обещали принести и приносили ведрами картошку, чтобы у Кла ки был в зиму запас. Кланя Пичугина никогда не умывалась, потому как не видели бабы у нее ни мыла, ни полотенца, ни гребня для волос. Волосы убирала ру ками, повязывая тут же голову темным платком. За все время жизни в 18
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2