Сибирские огни, 1989, № 3

у книжной полки Евгений Попов. Рассказы. «Новый мир», 1987, 145 10. Небольшая подборка — семь коротких рассказов. Истории, развернутые в них, не­ замысловаты. Почти все они случаются в Сибири. Город в подножии Саянских отро. гов, городок, который «разросся за счет притока заводов из Европы во время пос­ ледней мировой войны», экспедиция в Яку­ тии, Алдан, городок К. на берегу Енисея— таково пространство, в котором живут ге­ рои Е. Попова. В нем холодно, снежно, вет­ рено, не всегда уютно, несмотря на «раз­ вернувшееся до небес строительство», не­ смотря на «отступающую тайгу, отступаю­ щую, тающую, уходящую». Не комфортна здесь жизнь людей — вот, пожалуй, каче­ ственное определение Сибири у писателя. Не комфортна по существу — быт здесь грубее, жестче, здесь отчетливее черты рос­ сийского разлада, происшедшего от пере­ устройства всего жизненного основания страны,— земля не обжита еще, как надо, люди перекатываются с одного места на другое, и связь их с очередным, новым, ме­ стом зыбка и непрочна. Однако жизнь должна быть в чем-то о с­ новательна, должен существовать какой-то центр, вокруг которого она вращалась и вращается всегда,— вне зависимости от времени, от стороны света, независимо, от­ куда налетает ветер, из пустыни ли, из тай­ ги... Центр этот — быть может, дом (твой и твоего народа), быть может, невидимая — через сердце проходящая — нить, при­ тягивающая тебя к людям, или — живой интерес к разнообразию мира. Иначе,— ина­ че все не имеет смысла, И человек умирает, как будто его не было, а вспомнить о нем нечего, «ну, ничем совершенно не выделял­ ся он среди других» (рассказ «Обстоятель­ ства смерти Андрея Степановича»), И жизнь убывает в какой-то странной, нелепой бытовой суете вокруг супа, который обяза­ тельно надо сварить из петуха, и на суету эту, длящуюся годами, уходят все силы так и не оформивьиейся души, нечувстви­ тельного сердца («Как съели петуха»). Или же нет суеты, но нет и ничего, кроме борща красного па ужин, кроме вечного узкого телевизионного экрана, кроме счастья, за­ стывшего навсегда в одной-единственной форме быта, где нет места музыке, нет ме­ ста высокому волнению души («Электрон­ ный баян»)... Но центр устойчивости должен быть. А если его нет, то его непременно нужно ис­ кать, и путь к нему должен быть светлым, так как свет есть состояние жизни. С обст­ венно, в попытке определить этот путь, мож ­ но увидеть предметный и философский смысл картин, показанных Е. Поповым. Герой единственного «несибирского» рассказа сре­ ди прочих своих размышлений произносит открыто и тихо: «...я мучительно ищу свет­ лый путь и хочу, чтобы все его узнали пос­ редством моих сочинений. Чтобы трога­ тельное шествие шагало по этому пути». Но свести в данном случае значение рас­ сказов к одной авторской фразе, выражаю­ щей как будто единое для них идейное рус­ ло, значит, в который раз ограничиться о б ­ щим местом, обобщенной критической оцен­ кой. И потом, где основания для подобного вывода? Ведь сюжеты рассказов Е. Попова просты, если не сказать большего. Вот рас­ сказчик вспоминает улицу своего детства, как цеплялся мальчишкой за проезжающие сани («сани были разные... самые лю.'зимые — трест очистки города») и катился по сне­ гу, по улице, по городу («Сани и лоша­ ди »). Человек бродит по морскому берегу и натыкается на мертвого дельфиненка — душа человека смущена («Светлый путь»). Молодой человек уезжает из родного город­ ка на Алдан, чтобы заработать много де­ нег, чтобы потом тихо зажить с матерью в собственном домике на окраине город:<а и пребывать в этом двойном одиночестве до конца. Но мать при смерти, она уже не дождется сына («В доме п усто»). Иные, побочные, случаи представляют собой поп­ росту расхожие анекдотические сюжеты: гроб с покойником потеряли; добытчики- бичи летят из Якутии на день в Москву,— помыться в Сандуновских банях, размяк­ нуть душой и после бурной ночи отдыха просыпаются в неизвестной подворотне без гроша в карманах и прочее. Таким образом, кажется, нет ничего ново­ го, неожиданного в фактах содержания рассказов. Но секрет оригинальности Р. По­ пова (редкого на сегодняшний день качест­ ва!) не в предмете (так сказать напрямую) его картин, но в художественном качестве их исполнения. Манера прозаического письма Е. Попова — откровенно сказовая. Между автором и читателем находится еще одно лицо — рассказчик, речь которого всегда имеет вполне определенную эмоциональную ок­ раску. Но здесь есть тонкость — ирониче­ ская, на первый взгляд, интонация повест­ вователя В рассказах то и дело нарушает­ ся отрезками совсем иного тона. Язык в