Сибирские огни, 1989, № 3

если появляются вдруг такого рода рассуж ­ дения: «Д а что же это за «двойная мораль» та­ кая?! Нравственное чувство в человеке еди­ но, и надо быть Воронихину полным идио­ том, чтобы не знать про себя, что, ежели по правде, так выйдет он сплошным подле­ цом и мерзавцем, свысока плюющим на народ, власть которого (народную власть) он якобы олицетворяет. Не следует, я считаю, так плохо думать об умственных способностях наших руководителей. И д о ­ вольно говорить о некой «двойной морали», из которой одна хороша, а вот от второй лучше бы первым секретарям райкомов из­ бавиться. Это все абсурд какой-то и не для нормальных людей». Вот так! Этого не может быть, потому что этого не может быть. Впечатление та­ кое, что И. Аристов явился откуда-то из потустороннего мира, где нет ни газет, ни радио с телевидением (если уж самому по молодости лет не удалось столкнуться или разглядеть людей с «двойной моралью»), где и слыхом не слыхивали ни о лицемер­ ном двуличии власть имущих, ни о двойном счете (для себя и для отчетности) их жиз­ ни. Интересно, откуда тогда, из каких кор­ ней произросли те негативные тенденции, которые мы сегодня взялись искоренять? Вот уж поистине — взгляд из «подполья»! А точнее из того «застекленного» мирка (выражение одного из активно печатаемых «подпольщиков» С. Банина), в котором от забот и проблем реальной жизни одинаково отгорожены как махровые бюрократы, так и взращенные ими инфантилы, берегущие свой душевный комфорт. Отсюда, кстати, и вся логика рассужде­ ний И. Аристова с упреками якобы искус­ ственной правильности персонажей (да и писателя заодно) М. Щукина, с явным не­ приятием социально активных героев, кото­ рые кажутся нашему критику нежизненны­ ми, ходульными, потому что, по его мнению, не имеют под собой прочной жизненной основы. Ну, если говорить о жизненности, то для справки скажу, что почти все персонажи романа «Имя для сына» имеют прототипов. Так что герои М. Щукина произрастали не в «специальной колбе его воображения», как полагает И. Аристов. Впрочем, для мо­ его оппонента и это, наверное, не аргумент, поскольку, судя по всему, для него литера­ тура и положительный герой — понятия не­ совместимые. Видимо, по этой причине ав­ тор «Городской литературы» с такой яростью (иного слова и не подберешь) и набрасывается на образ журналиста Агарн- на, который борется с районной мафией. Я не собираюсь вдаваться в детальный разбор этого персонажа — желающих могу отправить к собственной статье «Уходящее и настающее» («Сибирские огни», 1987, № 6 ), где довольно обстоятельно я рас­ сматриваю всех героев романа. Обращу внимание на одну только частность, которая лишний раз подчеркивает невнимательное чтение нашим критиком произведений ново­ сибирских писателей. Ну, то, что Агарнн вполне мог не подозревать о районной ма­ фии, да еще связанной с райкомом партии, при доперестроечном уровне гласности и ин­ формированности, надеюсь, доказывать нет нужды. Позволительно, правда, спросить, в какой колбе находится сам И. Аристов, доказывая обратное? Впрочем, и это мы уже выяснили. А непонятно совсем вот что: с чего это И. Аристов взял, что Агарин, ступив на путь борьбы с «козыриншииой», «в скором времени (всего-то за год) начисто ликвидирует мафию», хотя и писатель, и его герой считают совсем по-другому? Для них победа над Козыриным — лишь эпизод, пер­ вый шаг в предстоящей тяжкой и изнури­ тельной борьбе, что «все это — лишь нача­ ло главной работы». Впрочем, вполне возможно, что невнима­ тельность критика тут и ни при чем, что он вполне сознательно выдал желаемое за действительное, чтобы лишний раз подчер­ кнуть инородность для современной прозы позитивных мотивов. Думаю также, что произошла еще и нравственная и мировоз­ зренческая нестыковка не только И. Аристо­ ва с М. Щукиным (это бы еще полбеды), но и вообще со всеми теми, кто остается верен традиционным основам нашей духов­ ности. Потому-то, например, и не может взять в толк автор «Городской литерату­ ры», отчего Агарин, осуждая и презирая Рябушкина, не бежит доносить на него, куда следует. Для М. Щукина и его героя такой проблемы попросту не возникает: у русского до мозга костей парня Андрея Агарина подобной мысли и быть не может именно потому, что доносы и предательст­ во противоречат нравственной сути русско­ го человека, сложившимся за века мораль­ но-этическим понятиям и традициям, что, побежав доносить на Рябушкина, Агарин еще больше, чем его, должен был бы пре­ зирать самого себя. Я далек от мысли утверждать, что в произведениях М. Щукина нет худож ест­ венных просчетов, однако они суть продол­ жение достоинств его прозы, несущей не только основательный критический, но и позитивный заряд. И еще на один любопытный, но достаточ­ но показательный в системе рассуждений И. Аристова штрих я обратил внимание. Возражая против позитивных мотивов в произведениях «городской прозы», он, по су­ ществу, отрицает воспитующую роль лите­ ратуры. По крайней мере, приходит в ужас от стремления «городской литературы» «не­ пременно учить, непременно воспиты­ вать...», хотя это родовая черта всей рус­ ской литературы. Именно активный пропо­ веднический и нравственно-воспитательный пафос, наряду с глубочайшим проникнове­ нием в человеческую душу, всегда составлял главную силу великой российской словес­ ности. Можно было бы найти у нашего ниспро­ вергателя и многие другие явные и неяв­ ные передержки, натяжки, а то и просто несуразности, однако, полагаю, и без того уже ясно, что «попытка разоблачения» «х у ­ дожественного бессилия» новосибирской прозы и поэзии И. Аристову не удалась. Автор «Городской литературы», чувству­ ется, и сам отдает в том себе отчет. Иначе, наверное, в финальной части его заметок не возникло бы столь странное, на первый взгляд, триединство; «городская литерату­ ра» есть «серая», а «серая», в свою очередь, — «это хорошая литература», которая обла­ дает «ощутимыми художественными д осто­ инствами». Или, как формулирует И. Ари­ стов возникший в его воображении «пара­ докс в законченной форме: есть хорошие