Сибирские огни, 1989, № 3

ку с родителями Лины, заставляет про­ честь гору книг. Примерно половина пове­ сти отведена для споров персонажей о ре­ лигии, ведущихся, прямо скажем, на весь­ ма примитивном уровне и дурных в лите­ ратурном отношении. Вот кусочек одного из монологов: «В сознании верующего отож ­ дествляются субъективная и объективная стороны опыта. Чувственные образы наде­ ляются качествами объективного существо­ вания. Ну, как у психов» (с. 254). «О твоевать» Лину у бога Климову в конце концов удается, но у родителей — нет. Запутавшаяся в самой себе девушка кончает жизнь самоубийством, напоследок еще раз отдавшись Климову, который, кстати, уже начинает потихоньку остывать к ней. Климов же в финале повести пред­ стает перед читателем чуть ли не мучени­ ком, жестоко, на всю жизнь пострадав­ шим от клерикалов, хотя, если разобрать­ ся по совести, то он один является винов­ ником гибели девушки. Без обиняков: по­ ложительный герой Климов — человек ту­ пой, черствый, руководствующийся в дей­ ствиях СВ. 0 ИХ неудержимым сладострасти­ ем. Вообразите себе, что Нехлюдов в «В о ­ скресении» Л. Толстого показан не как великий грешник, осознавший себя тако­ вым, а как страдалец за любовь. Этот «страдалец» и будет наш Климов, только грех его поболе, чем у Нехлюдова: Катю­ ша Маслова все ж таки жива осталась... Но нет, все зло о т религии,— утверждает иде­ ально положительный, вдумчивый и обра­ зованный Саня, который даже на фоне прочих «положительных героев» городской прозы выглядит — не удержусь! — прямо- таки редкостным, маниакальным каким-то идиотом. Такая вот «поправочка» к классике... Кстати, эти три точки еще кое о чем мне напомнили. Густо-густо понаставлены они в произведениях А. Черноусова и обычно венчают собой фразу, несущую некоторый информационно-эротический заряд. В ре­ зультате скромность и целомудрие автора оборачиваются местами жуткой пошлостью. Эдак у читателя, пожалуй, сложится впе­ чатление, что прячется за этими точками невесть что, какое-то совершенно необык­ новенное событие в интимной жизни чело­ вечества. А ВОТ другая повесть А. Черноусова — «Второй дом». Здесь главный герой, некто Горчаков, совершенно одуревший от городской жизни, решает построить себе в деревне второй дом, чтобы зажить, нако­ нец, полноценной жизнью. И строит на протяжении двухсот страниц. Подробно строит. Дело-то Горчаков затеял хорошее, да вот беда: мучает его совесть. Прямо-таки жуткие муки испытывает этот простой со ­ ветский человек по той причине, что мате­ риалы для строите.пьства добываются им не слишком честным путем: не ворует он, конечно, но покупает-то краденое!.. И чув­ ствует огромную вину перед государством. Вдобавок, нехорошие люди есть на све­ те. Вот. например, сосед по кличке Гаст­ роном, «колбасный царь». Построил себе целый дворец на нетрудовые доходы — и отлично себя чувствует. По нему тюрьма давно плачет, но Гастроном, подлец эта­ кий. фа.милию свою ото всех в поселке скрывает и по этой самой причине живет припеваючи, фейерверки по ночам устраи­ вает. Ишь разбойник какой — фамилии не говорит!.. Странное дело; чем более положитель­ ными выставляет А. Черноусов своих пер­ сонажей, тем примитивней они выходят. И, между прочим, сами как-то умеют дога­ даться о своей примитивности — в отли­ чие от автора. Дело тут, как мне думается, вот в чем. А. Черноусов пишет как бы с натуры и, кажется, очень мало выдумывает от себя. П оэтому изображаемая им жизнь не уме­ щается в прокрустово лож е авторской во­ ли. Он, пололуй, и рад бы заклеймить бап­ тистов или Витальку — работягу-вора, он напряженно старается заклеймить и сю ­ жет выстраивает соответствующим обр а ­ зом. Но под занавес, когда идейный про­ тивник уже разгромлен всем ходом повест­ вования, остается некоторая неловкость. Представьте себе человека, который вы­ играл партию в шахматы, но при этом в ходе игры незаметно стащил с доски не­ сколько фигур противника. Он и порядоч­ ный человек, но все-таки стащил. Против­ ник же, человек в высшей степени рассе­ янный, как-то умудрился этого не заме­ тить. Мошенник выиграл и тут же вспом­ нил о своей порядочности. Удовольствия от победы как не бывало, досада только. Не­ ловкость. Надо полагать, не только свидетелю-чи- тателю, но и самому А. Черноусову стано­ вится неловко, что он специально так все подстроил: обидел тех, кто с самого на­ чала ему не нравился, а тех, кто нравил­ ся, напротив, морально поощрил — свое­ образное проявление административно- командных методов хозяйствования. Я, на­ пример, совершенно уверен, что А. Черно­ усов испытывает временами неловкость и рад бы от нее избавиться, но чувство дол­ га ложится ему на плечи. Долг же свой писательский он, видимо, понимает как вы­ полнение так называемого «социального заказа». Только вот был ли этот самый «социальный заказ» в 70-е и в начале 80-х подлинным заказом социума?.. Кажется, теперь-то уж совершенно очевидно, что не был. и даже нет нужды объяснять — по­ чему. И получается в конце концов так, что даже серьезные мысли писателя, вложен­ ные им в уста его положительных героев, мельчают и беднеют, а порой и просто о б ­ ращаются в свою противоположность. Во «Втором доме» автор прозрачно намекает: надо бы разрешить горожанам индивиду­ альные хозяйства заводить, в земле ковы­ ряться, чтобы малость очухались они на лоне природы. И надо бы все же строй­ материалы продавать населению, а то во­ рует народ. Однако сама ходульность и плакатность персонажей, прямолинейная заданность сюжета словно специально призваны подействовать на думающего чи­ тателя как раз в обратную сторону — о т ­ толкнуть, отбить всякий интерес к постав­ ленным вроде бы вопросам. Такое вот неприятное художественное, бессилие — характерная для городской про­ зы черта. Немного ниже мы еще погово­ рим об этом подробнее.