Сибирские огни, 1989, № 3

шено заменить их новыми на участке от во­ докачки до Каменки— 18 км. Четыре лет­ них сезона стальные чехословацкие трубы укладывали рядом со старыми. В лето последнее, уже возле Каменки Вася Бара­ нов варит автогеном тройник. Рядом на корточках сижу я: примеряю по фигуре старого тройника. Показалось Василию, что мало газу, он и попросил: — Леонтич, подшуруй в реторте. Взял с земли огарок электрода и сунул в отверстие реторты. В тот же миг газ в ней вспыхнул — огарок-то оказался горя­ чим. Ору: — Всем в траншею, машину в ров! Автогенный аппарат шлангом соединен с баллоном кислорода, а если лопнет газ­ гольдер — может взорваться и баллон. Их рядом еще четыре полных — возможна де­ тонация. Над нами высоковольтная линия, идущая к водокачке. Если от взрыва по­ валится опора и провода — быть беде: прекратится подача воды, станут поезда. Лихорадочно бьет в виски мысль — неуже­ ли опять «туда»? Не поверят ведь, что это нелепая ошибка, а не вредительство. Ждем. Секунды длинные-длинные, как хвост коме­ ты... — Эх, была не была, все равно пропа­ дать! Выскочил, схватил чью-то телогрейку, накрыл ею газгольдер, обнял, чтоб лишить доступа воздуха в реторту... и, все те же долгие секунды. Тихо. Открыл. Потухло. Сел на корточки, закрыл глаза. Поднял всех, работа продолжилась. Эхо далеких дней. Гудишь ли ты наба­ том или шипишь по-змеиному, но не даешь покоя, тенью черной бежишь за мной всю жизнь... Старая тюрьма с годами застройки Кургана оказалась почти в центре, ломать ее начали. Любой заходи, посмотри. Пошел и я. Человеку, не испытавшему «вкуса» тю ­ рем, не понять чувств того, кто вот так, через много лет, заходит в свой каземат экскурсантом. Тут надо помолчать, утереть­ ся, проглотить несъедобный ком в горле... Вот она, могила твоей юности — двадцать вторая камера, то окно... Зашел в нее, ос­ тановился, снял шапку, послушал — не звякнет ли с той стороны замок? Ветер гу­ ляет по тюрьме, в ней нет уж окон и двери — все настежь. Вдруг дверь со скрипом стала закрываться — вот же гадина, чует — жертва ее пришла, как пасть акулы, за­ хлопнулась, готовая проглотить добычу. Подставил под нее кирпич — стой! Ступаю тихо в оцепенении: тут сидел Собин, рядом Рычков, а здесь мы с дедом Дроном. За окном — баня, та самая, где я провел пер­ вую тюремную ночь, где встретились с дулом пистолета многие, где упал окровавленный Иван Рычков... Прошел весь коридор — сколько же решеток было выпилено и заделано потом кузнечной свар­ кой — много побегов отсюда было. Знаме­ нитый в годы нэпа вор Семенов бежал из этой тюрьмы трижды. Открыл в стене к о­ ридора маленькую дверку, за ней ниша, шкаф, полный цепей. Полвека после рево­ люции прошло, а они хранят кандалы — зачем? Потом были еще годы работы с привыч­ ным усердием и доброй совестью. В год столетия Ленина наградили юбилейной медалью, п озж е— медалью «Ветеран тру­ да». И было одиночество двенадцать лет. Это тоже срок, выпавший на мою долю... А доч­ ка... Ей было хорошо с папой и бабушкой и не надо им никакой чужой тети. Да и куда бы я ее привел, эту «чуж ую тетю», если сам годами жил в командировках? Долгие годы скитаний погасили последний мираж: девушка в белом на крутом берегу Катуни... Только в пятьдесят четыре года, когда дочь стала взрослой и поселилась на Севере, встретил женщину, согласившуюся пойти со мной под венец. У нее тоже были внуч­ ка, дочь и зять — военный инженер. Все трое погибли в катастрофе. С тех пор ка­ чают нас вагонные рессоры по нескольку раз в году на кладбище в Подольск. Тихо течет наша одинокая старость — «И дым вдали, и мутные туманы, и вечеров лазоревых уж нет...» Почти тридцать лет до пенсии работал на «железке». Получал ежегодно бесплат­ ные билеты, поездил по стране, многое посмотрел. Привык, прикипел к дороге и с тяжкой болью, уходя на пенсию, оставлял ее. Всегда тянет на станцию, как в музей, где с обнаженной головой пройдешь и вспомнишь молодость. Гудки, гудки... К концу подходят мои дороги, и ста­ рость, и болезни гнут. Инстинкт сам осох­ ранения не позволял мне в эти послетю- ремные годы рассказать кому-то о пере­ житом, Я знал^— говорить о том нельзя: зловещая тень всегда ходит рядом. Она, эта тень, боится яркого света правды. Она сразу спросит: «Зачем в лагерях ели крыс, зачем дышали по списку?» Ведь не только в годы застоя, но и теперь многие не зна­ ют, не верят и не хотят верить, насколько черным было время... Те, кто повинен в д о ­ носах, в произволе, безапелляционно зая­ вят: «Не было этого, потому что не могло быть!» «Это,— скажут,— конъюнктура, за­ игрывание с «модными» темами». Не преми­ нут и гаркнуть: «В нынешней перестрой­ ке и гласности должна быть мера!» И ме­ ру эту силятся установить те же, кто о т­ ветственен за произвол сталинщины. Михаил Леонтьевич Шангин родился в 1919 году в селе Чаша Курган­ ской области. В 1937 году был репрессирован. С 1933 года работал масте­ ром и прорабом на железнодорожном строительстве. Последние 15 лет на пенсии. Живет в Кургане.