Сибирские огни, 1989, № 3

Слез, устремился напрямик, без дороги. Из лесу вышел — степь километра на два кругом. Вроде тормоз какой сработал — остановился: вот они, места родные, сотни . раз пройденные босиком, тут каждый ровок знаком, тропочка. Степь гусевская в секун­ ду снова стала моей — от Зарослого до Ка­ зачьих ворот: где-то там, за Грязнушкой, со шебетом ее пигалиц, на разлапистых бере­ зах той роши делали полати и подолгу иг­ рали на них, пока лежали овцы,— и сердце замерло, как перед «Девятым валом»... А тишина степная немо смотрит на меня, как будто извиняясь за долгую разлуку, тихо, без слов спрашивает: «Узнаешь?» Она боится нарушить мои думы о детстве, висит надо мной синим-синим небушком без еди­ ного облачка... зажмурь глаза и слушай — вот сейчас раздастся вечерний звон колоко­ лов, как в те, далекие нэповские годы дет­ ства. Зачем тешить себя мыслями о безвоз­ вратно потерянном, ушедшем в вечность — нет давно уже церковной колокольни, сне­ сена она, нет сиреневых звуков в душе, есть камень, который предстоит нести через чер­ ные дни мои... Прилег головой на котомку, слушаю — не звон колоколов — звук тракто­ ра, где-то там, за Ветродуевкой, наверно, пашет зябь. Последние деньки для хлеборо­ ба — скоро земля примерзать начнет. Смотрю в небо бездонное — сколько ж ее, этой сини? Дыши без списка, досыта! И по­ думалось: вот в эту минуту, здесь, в степи, я абсолютно свободен! Нет никого рядом, никто не знает, где я сейчас, никто не ска­ жет: «Вставай, пошли!» Но завтра стану на учет, и неусыпное око, не мигая, начнет см о­ треть за мной... Сколько лет смотреть б у­ дет? Годы, десятилетия или всю жизнь, до последнего вздоха? Не знал я еше в эту таинственную, тор­ жественно-траурную минуту, что при всех моих чистых и благородных порывах тень прошлого не исчезнет. Радости матери я ждал — являюсь ведь к ней без уведомления, приду не в гости, навсегда. Но знал сразу, что на родине, в своем селе, мне будет хуже, чем в чужом краю в Сибири. В алтайской деревне об- шаться со мною не боялись, на работе под­ чинялись, уважали, хотя, наверное, многие знали, кто я такой. Может, на меня смот­ рели с любопытством, как на музейный эк­ спонат, не верили, что перед ними человек, прошедший все муки ада и оставшийся жи­ вым. Кто-то об этих муках знал в подроб­ ностях, другие судили в общих чертах — «тюрьма не курорт». Поднял домкратом два осевших угла о т­ чей хаты, стулья заменил, окладники, за­ валинки новые устроил, печь переложил, починил крышу. Одноклассник, первый улыбнувшийся, это Вася Мосин, он глав­ ный инженер шахты в Копейске. Я десят­ ник райкомхоза. Встретятся на улице сельчане-одноклассники, сквозь зубы поз­ дороваются и мимо, вроде я сифилисный— берегли себя. Паспорт мне новенький выдали, только с маленькой пометочкой «статья 39 поло­ жения». Мне запрещено жить во всех го­ родах страны, можно на сто первом кило­ метре от них. Приехал в Курган, на завод колесных тя­ гачей пришел, дескать, слесарем возьмите, объявление ваше читал. Отдел кадров в бумаги мои, в паспортину глянул — как черт от ладана: — У тебя же тридцать девятая! Тикай, парень, пока не закинули! Станция Кособродск в сорока километ­ рах от города. Хоть нету ста, ну, думаю, тут попробую: заглянул на шпалопропи­ точный завод — контора в маленьком де­ ревянном доме, сам заводик — малютка. Директор завода Лопатин, проверив мои документы, задумался, помолчав, сказал: — Возьмем десятником на погрузку шпал. Оклад 310 рублей (это нынешними 31 рубль). Согласился. Решил: пусть буду плебеем, но не на глазах своих односельчан-сверст- ников. Продали с матерью отчую хату, собрали ремки и на корове переехали в Кособродск — верст тридцать. Все наше имущество уместилось на одну телегу, запряженную Дулей. Едем-едем, мать Дулю за соски подергает, попьем и дальше пешком. Хлеба нет. Идет год 1949-й. Хлеба и в К особрод- ске не досыта, но продают его уже без карточек: надо только с ночи стоять на улице, чтоб в страшной давке поутру д ос­ тать булку. Это теперь укоренилось словеч­ ко гадкое: «достал», «достать», хотя никто ни- к чему не тянется — просто берут, поку­ пают, пусть даже с черного хода. Купит человек вещь в магазине, а встречному ска­ жет — «достал». В те же послевоенные го­ ды хлеб доставали в буквальном смысле: у окна ларька не очередь — толпа орущих, беснующихся людей. Вот ты уж, вроде, близ­ ко, сунул в окошечко деньги, но тебя от­ жимают дальше и ты изо всех сил тянешь­ ся, надо булку достать, а уронишь — рас­ топчут ее в грязи. Взял, верней, достал: она, булка, еще теплая, в твоей руке и ты, держа ее, как слиток золота у груди, ле­ зешь, выбираешься из толпы радостный — в руке твое счастье, хотя на тебе ни еди­ ной пуговицы. ...Считаю, считаю шпалы. Оклад мизер­ ный, не хватает, мать уже не работает, же­ на и дочка завелись, приходится на выг­ рузку шпал ходить — там за вагон «деньги на бочку» платят. Главный инженер завода Андреев, моло­ дой еще человек, как-то без людей пожалел меня: — Тяжко тебе, Миша, но терпи. Знаю, тысячи безвинных были арестованы и ты никакой не враг, просто неудачник. Учить­ ся тебе надо... — А как,— говорю,— учиться, если ме­ ня на пушечный выстрел к городу не пус­ тят, у меня же тридцать девятая в паспор­ те, и вообще уйди я учиться — куда деть семью? Наверное, мои университеты на том и кончились...—Тут он отдал мне свои инсти­ тутские учебники по строительству. Принес домой — куча! Их пять лет изучают, а мне надо одолеть за год. Засел за них исступ­ ленно, как фанатик, урывая от сна и отды ­ ха. Только вперед! По предложению того же Андреева Лопатин назначил меня мас­ тером ремонтно-строительного цеха с окла­ дом уже в 450 рублей. Взялся. В профсо­ юз вступать надо, пришлось доложить: «был там». Старый плотник Дубровин сказал за всех: