Сибирские огни, 1989, № 3

знакомое и громко ору; «Тихо, братцы, «Сирень цветет». Это Бунчиков с Нечаевым заливаются: «сирень цветет, не плачь — придет, твой милый, подружка, вернется». Люди еду прекратят, тихо слушают... Да, кто-то жи­ вой с войны придет, кого-то дождутся и встретят. А мы, если доживем до срока, от­ куда придем? Кто мы? Солдаты стройбата или подневольные эпохи Спартака? Кто мы? Моя тринадцатилегняя дочь позже спро­ сит; — А ты, папа, в войну где был? Не высказать ей эту жуткую правду, ма­ ла еще. — Всю войну я строил авиационные за­ воды... — А почему у тебя нет орденов и меда­ лей, как у дяди Пети? — дядя Петя — это мой старший брат, умерший от фронтовых ран после войны. Ничего я дочке не ответил, а про себя подумал: а в самом деле почему? Миллио­ ны таких, как я, реабилитированных, полу­ чили в 1955 году двухмесячную зарплату, срок заключения зачли в трудовой стаж и все. Любой из них достоин признания его заслуг перед отечеством. Ленин назвал ве­ ликим почином один день, отработанный трудящимися безвозмездно. «Враги народа» трудились по двенадцать часов без выход­ ных и отпусков. Это значит: за десятилет­ ний срок они фактически отработали по семнадцать лет. Они строили заводы, шах­ ты, каналы, железные дороги, рубили тай­ гу, Бесплатно. Без наград, без пенсий к старости, без каких-либо других льгот. По­ чему? Почему — скажите, люди? Тамара Юрьевна Мартинсон —■ зубной врач из вольных, принесла учебники за 8 , 9, Ю-й классы. Мне надо одолеть их за ос­ таток срока. Не для отчета, для себя. Д ок­ тор Несвяченый писал научный груд, нам его не читал. Однажды, как боль свою восприняв, он по-отцовски мне сказал: — Шел бы ты, Миша, на стройку. Что ты здесь прозябаешь... Где-то в глубине души кольнуло, щелк­ нул включатель совести, вроде свет зажег­ ся в трубе и в луче его увиделась истина: а ведь и впрямь— зачем я тут? Я же ра­ бочий человек и место мое там, на строй­ ке. Встретился, как раз вовремя, бригадир знакомый — Евгений Басков, разговори­ лись: — Идем ко мне в бригаду слесарем? Ра­ бота интересная, не то, что твоя штука­ турка — по уши в растворе. И пайку ки- ловую забиваем всегда. Да и неплохо ос­ воить не одну строительную специальность, а несколько! Оказия произошла буквально на следу­ ющий день: пришел блатной хмырь, рожа в угрях, скулы широкие, лоб покатый, как у гориллы, подождал, когда от регистратуры уйдут люди, втиснулся в окно, лыбится: — Э, ты, начальник, запиши в списки ос­ вобожденных кореша? Он назвал фамилию. — Нет, — говорю по-ихнему, — не про­ ханже, в кондей канать за тебя охО'Ты нету! Он выругался трехэтажно, скривил рыло и прохрипел: — Ну, падла, в кондей не хошь, в дру­ гое место пойдешь! И смылся. Горилла этот, видимо, стука­ чом у опера был. Вызвал меня «кум» к себе через наряд­ чика: — Что ж ты не ушел с теми, что столб на зону бросили? Ты же собирался, почему отстал? — Да что вы, гражданин начальник, у меня сроку два года остается, нету мне ре­ зону бежать. И не собирался я никуда, — Ладно, иди, разберемся... Это ж тот хмырь сочинил кляузу, это его «работа». Два стрелка забрали меня с вещичками и повели. В «люкс», думаю, — так туда без вещей уводят, — значит, в режимку. И точно, — туда. Приказа не объявили — на какой срок. О режимке я уж сказывал — это самое жуткое место в лагере. Отняли мое одеяль­ це, обувь, штаны, рубаху, дали все с себя, старое. От них жди чего угодно, их тут много, бандитов, я — один, перечить нет смысла. Хожу с ними десятый день, сплю, все равно что в клетке с хищниками. На работу нас водят с собачками — волкода­ вами, с пулеметиками, надежио стерегут, никто нас не сворует, мы и ночью под за­ мочками, как в тюрьме. Камень бутовый выгружаем, уголь, щебень, песок, бревна — словом, самые «престижные» дела у нас. Смекаю — дело табак. Как выбраться отсюда? Стал думать про себя и решил: выход только через больницу. Зиачит, надо в нее попасть. Разработал план. Дрова бе­ резовые трехметровые из крытого двухос­ ного вагона выгружали: залез я за пос­ ледний штабель, вроде толкнуть толстое бревно, сам взял заранее кинутый туда торцовый обрезок, загнул рукав у левой руки, плечом лесину шевелю, сам бью по локтевому сгибу деревяшкой, верчу ею до крови. Вижу — ладно уже, заорал: — Руку прижало, прижало руку! Все из вагона тут выскочили на обед. На­ парник мой, наверное, видел, но редко из блатных в сексотах хо.дят, он даже своим не сказал, хотя я и не просил его об этом. Вылез, рукой мотаю. Стрелку сказали: «Р у ­ ку тут одному прижало». Тот выругался гадко и пробурчал: — Дотерпит до съема. К вечеру рука синеть начала. Вызвали лекпома, к врачу повел. Вместе с другими повезли на машине — оказалось, в Крас­ ную Глинку, там главная больница лаге­ рей. Посмотрел хирург, покачал головой: — Ампутировать придется, гангрена мо­ жет быть, успевать надо. — Нет, — говорю, — резать не дам, пусть смерть, жалеть мне нечего. Думаю, выгонит, ан нет, оставил; лечить начали, колоть, припарки делать, ванны. Недели две— и руке легче. Дней двадцать в больничке прока.нтовался, выписали, об­ ратно повезли. По дороге свистят догадки: неужели снова в режимку? Но нет, мино­ вало: доставили в свой барак. Лафа! Женя Басков сходил к старшему наряд­ чику, добился, записали меня в его брига­ ду. Начальник мастерских Лев Антонович