Сибирские огни, 1989, № 3
^ Нашли вас, дураков, не за хрен вка лывать... Не знаю, как в других местах прижился наш «метод», но в Волошском стройуп равлении все бригады стали работать «гу сем». Для нас с Василием сделали новых «гусаков», даже окрасили с нерабочей сто роны и торжественно, как подарок, на сцене вручили. Нам закрепили подсобного рабочего для приема раствора, чтоб зани мались Мы только своим делом. Позже абрамовские нам простили, и мы их тоже — помирились. Всем по душе пришлась ра бота «гусем». Кто получал из дому посылки, делил на всех. Мне мать сухари высылала — тоже на всю бригаду. Иначе нельзя. У Васи из родных одна жена, пишёт: с детьми живет тяжело, и Вася в письме запретил всякую помошь: — Двужильный я, все вынесу. Между тем нас двоих стали посылать на самые сложные работы в других ме стах. И повезли по лагерям, опытом де литься: в Коноше, Ерцево, Няндоме, Ван- дыше. Половину лета сорокового мы на ма- лярке. Дружок мой это дело знал дотошно и все, что знал сам, передавал мне. По едим, бывало, вечером, выйдем на зава линку, сядем. Вася говорит, а сам палоч кой на земле рисует, я запоминаю все, пи сать конспекты лекций не на чем. На всю жизнь пригодилась мне Васина наука. Собственно, от Василия Васильеви ча, светлая ему память, стал и строителем навсегда... А вышло дальше так, что разрознили нас с Василием: котелок наш общий ему я оставил и слезы свои на его щеке... Его бригадиром назначили, меня на этап — и в Куйбышев. Не одного, конечно, везли, как героя-стахановца, в теплушке, гамузом. Снова дорога в неизвестность, в чужие края. Целый состав заключенных выгрузили в Безымянке. Бараков лагерных много. В них разместилось все многотысячное вой ско работников. Безымянка в те годы стояла в двенадца ти километрах от города. В голой степи строятся заводские корпуса. Все это ру ководители страны предвидели: в начале войны в эти цеха эвакуировались сразу три завода: 18-й авиа из Воронежа, 1-й авиа и 24-й моторостроительный из Москвы. Воз ле лагерной кухни на столбе репродуктор. Из него узнали о войне, слушали Молото ва: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». Гитлеровский фа шизм был врагом нашего государства, следовательно, врагом и нашим: хоть мы и лишены свободы , но мы же сыны Россий ского отечества, понимали, что завоевание немцами России означало бы уничтожение русской нации, если не сразу, то в недале ком будущем. Многие из наших, в том числе и я, подали заявление об отправке на фронт, пусть даже в штрафные роты, но нам даже не ответили. А мы хотели смертью своею доказать, что мы не чужие. Не знаю, как другие, а я помнил совет Никколо Макиавелли: «Когда речь идет о защите Родины, должны быть отброшены все соображения о том, что справедливо и что не справед ливо, что милосердно и что жестоко, что похвально и что позорно. Надо забыть обо всем и действовать так, чтоб было спасено ее существование и была неприко сновенной ее свобода». Наши перестали писать жалобы — не до этого теперь — не до разборов, надо воевать и работать. Стройплощадки 1-го, 18-го и 24-го заво дов находились в одном, огромном, при мерно в двадцать квадратных километров, оцеплении колючей проволоки. Туда каж дое утро через свои КП выпускали десят ки тысяч заключенных из примыкающих к оцеплению лагерей. Трудились на стройке все вместе — и вольные, и заключенные, позднее и пленные немцы. Поступающие с заводским оборудованием вагоны из Воро нежа и Москвы выгоужали штурмом, где большую тяжесть несли зеки. «Вольным» по горло хватало дел — таскать станки волоком на веревках и монтировать их на фундаменты. Было столпотворение, точно показанное в фильме «О собо важное за дание». Внутри зоны мы могли свободно ходить с одного завода на другой, но без дела не шатались — некогда было, рабо тать надо. Правда, один раз ходили с ре бятами возле столовой для вольных, вы брасывают банки, зеки их подбирают, ко телки делают. Сделал себе котелок и я. А первое время как с севера приехал, по суды у большинства заключенных не было. Из досочек делали корытца, некоторые даже с перегородочками под первое и вто рое. Первым блюдом была крапива жидкая, на второе — кра.пива густая. Крапива слу жила основным продуктом питания с на чала войны и до 47-го года, кО'Гда я уехал. Крапиву летом в Жигулях заготовляли и сушили впрок команды временно нечрудо- способных (КВНТ), куда списывали боль ных дистрофией — крайней степенью исху дания, когда кожа на человеческом скеле те висит складками — на пузе, сквозь клетчатку ноготь с ногтем сходится. Корытца носить неудобно, без ручек они, шагаем с ними, как с хлебом-солью — на вытянутых руках. Многие выпивали балан ду из корыт прямо у кухонного окна— гус- того-то в ней не было. У кухонных окон вечерами всегда стоят доходяги, просят раздатчиков - баландеров плеснуть хоть жиденького трошки. Баландеру смешно — он сыт, как сурок, но порой сдобрится, посмотрит — у окна работяг уже нет, вечер поздний и крикнет: «Давай котелки!» К окну в драку доходяги-дистрофики, суют котелки. Один пробрался к окну: — Нет у меня котла, дай густого в при горшни? Подставил руки, получил черпак и бегом от окна: — Ах ты сука, ах ты падла, горяча пошто! Кидал с ладони на ладонь, чует— нев терпеж, бросил крапиву на бревно, стал на четвереньки, слизал все дочиста. Корытца многие из зеков вскоре замени ли на котелки, благо полно валялось раз битых немецких самолетов — вырубай дю
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2