Сибирские огни, 1989, № 3
г .? ," ■ '» » бр^г./геГслГаиг^н^'’' “»•■ дянка. Я УЖ и пял «Г, ^ сделалась во- лыму огкуля хоть на К о- . . ^ . у аас . ~ с у ш „ ; " „ " « Я д а »: крыли. Это где-то недалеко от ЧГРЭГ и железной до.роги — вил».-. и и станцию эту в д ь м ^ - ^ : 1 = - м ? й ме НКВД._ в ^ :’ь ,::т Г ;;° а н Г ™ИвГо\^ 4 т - Он с а Т й . ~ л и ш е н и я З о д ы ''® ' ‘=Р°« Старик один, глухой видать, когда ему червонец зачитали, руку к уху и мирно так спрашивает: а а и мирно — А скажи, мил человек, суд-то когды’ «Судья» только улыбнулся — чего зря наивному колхознику толковать, что никако- го суда не будет, вот это и есть весь «пра- ведныи», распишись и отвали. Маловероят но, чтобы все эти тысячи дел «Тройка» ус певала читать, да и зачем ей это? Все равно ведь меньше десяти не давали. Ссыльные из «Детей Арбата» по сравнению с нами были счастливчиками - у них же «изба была теплая, в коей жить можно». Построи ли нас по четыре, напомнили: «шаг влево шаг вправо»... И повели. ’ Снега еще нет, пыль над колонной клу бами, нечем дышать. Снова телячьи вагоны — вонь, теснота, стук колес. Дорога. Сутки ничем не кормили. Привезли. Идем такой же пылью по Магнитогорску, наш курс — тюрьма. Двухтысячная колонна. Холодно ноябрь уже, мы в летнем: на мне фуфайка матери, сандалии да ногах, на голове — ничего. Загнали в тюремный клуб голов наверно, с тысячу. Окна тут большие, без зонтов, хотя и с решетками. Нар нет, но мы рады — воздуха много! И оказались мы в той камере рядом с Борисом Крпвощеко- вым, впоследствии поэтом Ручьевым, вос певшим Магнитку. Набирали эта п ,’ Боря ушел на Оймякон. Встретились с ним в гос тинице «Москва» в Кургане, где-то в 1964 году. Он ведь наш земляк, из Боровлянкн, был здесь несколько дней, стихи свои тал. Его представили - - --------------- Горького. чи на премию имени Вот и конец 1938 года, В этот новогодний праздник и нам подарочек — теплушки и грохот колес, на тысячи верст дорога... Раз в сутки дают еду, питье — редко. В те лячьих вагонах печки топим углем, зима. По названиям станций видим — везут ма Север. Смотрим в окна — люди идут, сме ются, музыка где-то играет, жизнь идет своим чередом: текут в моря реки, сеют и убирают хлеб, сады цветут где-то, плавится сталь в мартенах, дети мелом рисуют на асфальте и где-то счастье есть на планете Земля, а нам все еще не верится, что при дется отбыть сроки, зачитанные нам без су да. Зимой 1939 года несколько членов пар тии освободили. И все. Мне в 1948 году скажут, что осенью тридцать девятого в моем селе допрашивали обо мне троих ста рейших членов партии — неграмотных му жиков, которые показали, что в моем прош лом есть что-то темное. В 1921 году, когда мне было два года, Федот Софронович, троюродный брат отца, неграмотный старик, под дулом обреза запрягал свою лошадь и за 30 верст возил петуховскую банду, ям щиком один раз был у них. Его, Федота, Советская власть не наказывала, он не стрелял, телегой только правил, зато вину того Федота мне приписали, вроде я, значит, бандитский выродок. .Вот как! Что отец вое вал за красных, что мать 8 лет заседателем райнарсуда была — не в счет это, а вот Федот с кобылой — «это козырь против ме ня. Судили, видимо, (рядили и решили: пра правнук виноват. И дело в архив. Сиди, милый, не вертухайся. На железной дороге, ведущей в Архан гельск, есть маленькая станция Волошка. Сюда нас и привезли. Вылезли из теплу шек, топчемся на снегу, греемся. Порвал запасную рубаху, ноги ею обмотал, на го лове картонная коробка. Вася Вшивцев, сосед и дружок мой по ва гону, в такой же почти «форме», но шутит: — И вышли мы с амвона — на одной но ге лапоть, на другой консервная банка! Шуточки ему, черту, а тут не до них — хоть бы поскорей в барак увели. Снег рых лый, идти худо, у моей сандалии лопнул ре мешок, на ходу ее взял в руку, а нога в одной ситцевинке, почти босая. Бараков тут настроено много, видать, с расчетом: ждали пополнение. Палатки ог ромные из брезента поставлены, в них печ ки буржуйки. В одну из таких палаток за вели и нас. Сразу — греть ноги, но хоть в топку их суй — не чуют жары. И топим печки эти беспрерывно, а тепла нет — бре зент не бревна. Ветер треплет брезентовые стены, болтаются и стучат они по каркасу нар. Нары сплошные из серых, нестрога ных досок, постелей никаких, изнутри теп лая влага конденсируется и ночью замер зает льдом. Ложимся спать не разуваясь и не раздеваясь. Утром встаешь — шапка к брезенту примерзла, еле оторвешь. Столов в палатке нет, умывальников тоже. Выдали на второй день спецуру — телогрейки и брюки ватные, б /у рукавицы, шапки, чуни и лапти на ноги. Впервые за полтора года погнали в баню. Чуни — это стеганные на вате чулки, не уклюжие, громоздкие, годные на слона, их еще бахилами звали. СП — это собственно го производства обувь. Шили ее из корда старых автопокрышек: верх из тонкого, по дошва из протектора, так что пройдешь в той обуви — как на тракторе проедешь. След за тобой машинный остается. Ну эти СП летом дают, зимой чуни и лапотонцы. В Волошке целлюлозный завод строить начали. Тут, считан, один зеки, вольные только начальники. Мастеровых людей с Урала привезли много, всякие спецы есть, все умеют, все делают на совесть, но могут они иначе, их мать такими родила, да и нельзя делать худо — вредительство прн-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2