Сибирские огни, 1989, № 3

^Тихо, мужики, послушайте, ребята! Давайте дышать струей у окна по очереди, по опиоку, значит. Ясное дело, струя эта Никто яе возражал — давайте дыхнем все. Юлько решили не по описку, а по ря ­ дам, как сидим, так удобнее ползти по лю­ дям к окну, легче будет сама процедура. И началось... Э го не представить, это видеть надо: го­ лые люди по таким же полым ползут на четвереньках, падают и сяо 1 ва карабкаются, как черви, кому на шею коленом, кому на спину, лишь бы скорее к окну, скорей дых­ нуть в предсмертной агонии, скорей гло­ ток, еще глоток, а староста уже кричит — следующие! На тридцать верст в ©ысоту земная ат­ мосфера и дыши, человечество, в миллиар­ ды легких — всем хватит, но нет, для нас этого воздуха нету! Кто ж он — жестокий человек и человек ли, издавший приказ ли­ шить тюрьмы окон? С неделю, наверное, продолжалось это столпотворение — витье червей в ящике. Петька Шмолин, бывший деповский комсо­ молец, встал на костыли и заорал; — Люди, постойте, дайте скажу... Брат­ цы! Давайте попробуем качать воздух в камеру одеялами. Может, получится, луч­ ше будет, чем вот так ползать. Попробуем? Тут же нашли два стареньких одеяла, поставили восемь мужчин на эту качку, на цробу, значит. Взяли мужики те одеяла за углы и начали: двое из дальнего окна тя­ нут внутрь, другие в этот же миг — из другого окна — наружу. Но толку никако­ го: одеяла — не насосы. Бросили и это. Широкоплечий, чернобородый человек — он уже прошел «крест:» — это был Ильин, он назвался членом партии ленинского при. зьюа, бывшим комендантом Московского Кремля. Встал он и рукой, уцелевшей от «креста», рубанул по воздуху, как на ми­ тинге: — Товарищи! Видите сами, дело наше и положение гиблое, а умирать нам нельзя— не прожили мы своей жизни, но ежели умирать — то не в одиночку, а всем ра­ зом. Пусть погибнем мы как люди, сра­ женные в борьбе! У нас теперь нет другого способа борьбы с произволом, кроме как немедленно объявить голодовку! И он ИЗЛ 01 ЖИЛ причины. Десятки глоток гаркнули: — Правильно! Давайте все вместе! Все едино — задушат тут нас! Чем умирать медленной мучительной смертью, лучше уж разом «оячать! Лишь двое высказались против: — Рано в могилу нам, ребята! Вы как хотите, а мы двое отдельно, негу резону голодом себя убивать и оставлять семьи сиротами. Может, все без голодовки обра­ зуется? Дернули их за трусы, усадили: — Ишь ты — им жить хочется, у них семьи, свиньи, коровы! А на «крест» не хо­ тите? А в Шершни досрочно не желаете? Сразу же выбрали совет из пяти чело­ век, который подпишет заявление о голо­ довке. В его состав вошли; от коммунистов Занин и Ильин, от комсомольцев я и Петя Шмолин, пятого фамилию забыл. На клоч­ ке бумаги простым карандашом Ильин на­ писал заявление; «Первое; разгрузить ка-' меру хотя бы наполовину. Второе; превра­ тить пытки, избиения. Третье: пробить в тьрремной стене из коридора, в камеру две дыры для вентиляции. Очистить сетки зон­ тов о т раствора». Поутру на верхнюю пайку хлеба Занин приколол нашу бумагу; «Хлеб не берем, ка­ мера объявляет голодовку». Рыжий баландер удивленно вскинул бро­ ви и выронил: — Как жо так, робята, а? — А вот так, — Занин развел руками. Дверь захлопнулась, и стало тихо. В первые минуты не дошло д о сознания, что голодовка ДЛ’Я нас, людей изможденных — это верная смерть через неделю. Сразу ко­ пошиться перестали, видимо, каждый думал о том, что только что произошло. Некото­ рые шепчут молитвы, другие плачут. Не взяли мы в обед ни хлеб, ни баланду только воду. Утром следующего дня откры­ ли дверь и на пороге встал высокий, лет сорока, в белой куртке мужчина: Я начальник тюрьмы Барановский. Скажите, что послужило мотивом объявле­ ния вами голодовки? Ильин высказал первое наше требование — разгрузить камеру. Барановский скривил гримасу: — Вашей сволочи, фашистов, у нас мил­ лионы, и на всех тюрем мы пока не на­ строили. Тут Ильин повторил остальные наши требования. Барановский перебил его: — Запомните, вы не имеете права требо­ вать, вы можете только цросить! Помял в руках свои перчатки хозяин тюрьмы и предложил: — Ну, а если я удовлетворю хоть одно из ваших требований, — прекратите вы го­ лодовку? — Нет! — ответил Ильин. — Ну и дохните, вы, гады! Тюремщик ушел. Каким будет день грядущий? Кого пос­ ледним отсюда уволокут? Сколько вытерпим голодом? Где-то под койкой, слышно, плачут: — Господи, мама родная... А один вскочил и безумно заорал: — Постучите в двери — пусть мою пайку отдадут, паечка ведь моя, мне ишо умирать рано, детишки у меня, четверо, мал-мала меньше. Люди, ну постучите! Детей пожа­ лейте, а! Подмяли крикуна, рот ему зажали. Ка­ менная душегубка захлопнулась... погрузи­ лась во мрак, где люди-черви чуть-чуть шевелятся — уж не качают воздух одеяла­ ми, не лезут к окну дыхнуть — бесполезно. На другой день Барановский появился сно­ ва, но только открылась дверь, Ильин вско­ чил и басом запел: Вставай, проклятьем заклейменный Весь мир голодных и рабов, Кипит наш разум возмущенный И в смертный бой вести готов... Встали все, кто мог, гимн подхватили в согни глоток и не слышно было, что гово­ рит начальник тюрьмы. Пели с остервене­ нием обреченных, пО'Нимая, что нам уже не­ чего терять, кроме жизней своих, пели, как идущие в атаку на пулеметы. Казалось, еще миг — и песня-гимн кинет разъярен­ ных людей на штурм острога, и сомнут уз