Сибирские огни, 1989, № 3
«вальтом» с бывшим редактором областной газеты «Чадябинскии рабочий» Сыркиным. Сыркин тощенькии мужичок, но умный, деликатный с соседями. Тюменев высокий, полный на воле, каким я помнил его сто дней назад, стал длинным, похожим на гороховый стру чок сразу после цветения... Люди с двумя легкими и то еле дышат, а у него — одно, не вынесет он этого ада. Это я про себя думаю, ему не скажу, зеркала нет и сам себя он не видит. А лицо стало землисто синим. Место для меня раздвинули возле изголовья Василия на полу. Я навалился голой спиной на облучок его койки. Тут, где я сел, вчера один умер. Спросил меня Вася тихонько: — Не слыхал, Миха, как там мои? — Нет, — говорю, — Александрович, не слышал, как увезли, так и глухо все — ни свиданий, ни передач, ни писем. Так еще кое о чем поговорили, вспомни ли, но разговаривать тяжело, нечем ды шать, да и небезопасно — сексоты могут рядом быть. В камере днем полутемь, ночью глаза от ламп режет и не поймешь, когда люди спят, круглые сутки шевелятся, платочком на се бя помахивают как веером, вроде легче так. Копошатся голые люди, как черви в кон сервной банке. Те, кто на койках, хоть и валътом, все же спят лежа, те, кто сидят, дремлют, уткнувшись в свои колени или откинув голову на соседей, а «возлепараш- ные»— стоя. Они поставлены на казнь: ноги у них синие, отекшие, но зато они первыми выходят на прогулку и последними захо дят, им, поэтому, достается лишний глоток воздуха. Под койкями тоже жилье; там лежат валътом по восемь человек. Провел под койкой одну ночь и больше туда не полез, там вообще глухой бункер, сидящие вокруг плотно законопатили телами своими все щеЛ'И. Подкоечяьге чаще умирают. В борьбе за выживание человек пойдет на все. И шли. По согласию скрывали мертвых, что бы хоть раз пол.учить на них пайку да раз делить на всех. День-два спали рядом с мертвыми. Выходим на прогулку, а под койками лежат тр.упы. — Чо те не вылазят? — заорет отделен ный. — Да спят они, утомились, — ответят. — Ну и черт с .ними, пусть дохнут. Места тех, кого выволакивали мертвы ми, заиимали «околопарашные», а их, в свою очередь, заменяли новенькие. Трупы из каме|ры вытаскивали волоком. Делили эту «работу» уголовники. Они же бытовики, варили баланду, резали хлеб и разносили еду по ка-мерам. Среди балан- дерО'В были хищники, звавшие нас фашиста ми, но был один и лояльный к нам, рыжий такой, невзрачный мужичок. При раздаче хлеба или баланды пошутит и улыбнется сочувственно, видать, жалел нас. Бывало, «закосит» кто миоку баланды, или ошибет ся староста — тот, рыжий, спррить не ста нет, нальет еще. У других не получишь — 286 и ни ложки больше! Баланда — это мутная, соленая жидкость с добавкой капусты или крапивы, иногда крупы сечки. Баланду дают в алюминиевых мисках, ложки в них кидают, хотя, собст венно, всю порцию, пятьсот граммов, мож но выпить и через край — густого-то в ней нет. Бторой балан'дер принимает и пересчи тывает чашки, ложки. Переносят термос- бак к следующей камере и из немытой по суды кормят следующих. Брачи в тюрьме, конечно, были, но этих «мелочей» не замечали, и вообще к «фаши стам» они не заходили, небезопасно ж а леть «врагов», тут никакой клятвой Гип пократа не оправдаешься, да и зачем им нас спасать, когда все рассчитано на гено- щ)д — на умышленное истребление. Во всех камерах больные дизентерией, тубер кулезом находятся вместе со здоровыми, люди с кровавым поносом ходят в парашу часто, их в уборную не пускают. В камере восемь больных туберкулезом, трое — ди- зеятерией. У нас сидит врач Бушуев, он, как может, советы больным дает, чтоб уберечь окружающих. Больных ничем не лечат, не входит это в задачу администра ции тюрьмы — места много в старых си лосных ямах возле села Шершни. За пол тора года тюрем ни я, ни кто другой не были в бане, никто из врачей не спросил— может вши у вас завелись?.. А мылись в уборной под краном холодной воды; снял с себя потную грязь, трусы помыл чуть- чуть, и мокрые — на себя. Друг другу быстро мыли спины. Польют тебе после на шей «черной бани.» на хребтину ледяную воду — и готово воспаление легких. К о нечно, не у всех, — были и крепкие, выно сили все. Сид.им, порою, машем на себя тряпкой, фуражкой, вроде холодком обдает, но руки долго не дюжат, махать перестаем. Соле ный пот течет по лицу, в рот, в глаза,^за текает, на теле - х о т ь картинки рисуи - ты весь покрыт слоем потной пыли, грязи. Стирать этот грязный пот и нечем, и бес полезно — все равно затечет снова, при чем, даже если ты и захотел бы весь вы тереться, то как встать? Надо же для этого на соседей опереться, а они и без того как рыба на берегу. Пол в камере иногда метут и моют, но редко; делают это наши зеки, воду для ^ 1 тья приносят бытовики — наших за ней не пускают — вдруг посмотрят в чужой волчок. Вот выходим на прогулку или в уборную — по всем коридорам валяются в пред смертной агонии голые люди. Отделенный ходит с чайникам и ледяную воду льет им на головы. В уборную водят человек по тридцать. Можно было бы туда и не ходить, не с че г о — желудок пуст, а вода из нас выходит потом, но идут все, кто идти может, идут, чтобы после этой грязной парной смыть с себя черный пот. У некоторых от этого пота на теле волдыри пошли, зуд. Хлорки в убор ной насыпано без меры, оттого дышать там невозможно, глаза из орбит вылазят, мно гие кашляют до крови. Тут и минуту про быть тяжко, а нас держат десять. Люди слабые идут, за стенки держатся.^ кого-то качнуло к чужому волчку, он рукой его и задел. Надзиратель не зевнет — тут же вре жет в лицо связкой ключей и потечет из те бя твоя последняя кровушка. Били нас ежедневно, били не толнко за волчки, били с садистским наслаждением, били беззащит
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2