Сибирские огни, 1989, № 3

хоть редьку натирай. На стене, в штука­ турке ранки кругленькие, как от пуль. Мелькнула догадка — здесь расстрелива­ ют людей... Скорей к наружной двери, да так и просидел с фонарем до утра. На рассвете лязгнул замок, стражник гавкнул: — Эй, ты, выходь! Повели в саму тюрьму: узкий коридор, железные двери — справа, слева, замки на них огромные, волчки в дверях, надзира­ тель ходит, в дырки те поглядывает — что там его подопечные поделывают? Вхожу, лицо зверское сделал, к бою готов. Но никто не подходит. Странно просто: сидят люди на полу, старые и молодые, в тесно­ те, полуголые — видать, жарко тут. Из дальнего угла зовут: — Эй, хлопец, сюда иди, место тут есть! С трудом выбрал пустотку, где бы ногой ступнуть промеж голых людей, пробираюсь к тем, кто звал, ожидая, что вот сейчас дадут по шее... Не трогают. Видать, и не собираются! — Клади вот тут котомочку, присажи­ вайся, а хошь и стой, — с улыбкой говорит лет тридцати пяти высокий мужчина. — Местечко хоть и не плацкартное, но для цыпленка хватит. Староста камеры я, Рычков, значит, Иван. А ты небось тоже с пятьдесят восьмой? — Да, она, — говорю, — самая. — А за что? — Да понаписали там всякого, а я под­ писал не читая. Сосед мой, дед старый, прикрыв рот ла­ донью, вздохнув, сказал: — Батюшки, совсем детей сажать нача­ ли... Лет-то тебе сколько, паренек? — Семнадцать. — Ишь ты, уже контрреволюционер! Это подковырнул Собин, потом узнал я его. Захохотали люди. Назавтра первый для меня тюремный «шмон»: согнали всех с вещами в одну половину камеры, раз­ деться догола приказали. Стоим, тело к те­ лу туго. Прощупали все узелки, штаны, ру­ бахи — ничего недозволенного не нашли, скомандовали: — Всем по местам! А место свое знал каждый по соседям. Моим соседом справа оказался тот самый дед из Петухова Дрон Ефимович Могут- нов. Все расспрашивал меня о моей дерев­ не, о семье, о себе говорил, называл всех поименно: сватов, снох, кумовьев, соседей, дочерей, внуков, сынов — много их у него было. А самому 75 лет! — А ты, дедушка, за что? — Тихонько его спрашиваю. — А ишшо не сказали, опосля узнаю. Но так и не успел узнать... Дней через пять, проснувшись поутру, чую — дедуш­ ка-то мой мертвый. Ах, дедо Дрон, не дали тебе умереть на воле, в остроге смерть твою ускорили. Унесли его бытовики. Душно, вонько от параши, пыль — «зе­ ки» трясут свое барахлишко, жарко, нечем дышать — в камере вместо двадцати «по норме» сидят две сотни узников. Хамера номер 22 тремя своими окнами выходила на улицу Советскую, углом — на улицу Кирова. Метрах в двадцати — вышка, на ней часовой стоит, петлицы да­ же видно. Нам разрешены шахматы. Игра­ ющие пробираются ближе к окну свет­ лее хотя окна-то невелики, метр на метр, наверное. Сели и мы с Рычковым за пар­ тию, сели, видно, недозволено близко к окну. Часовому не понравилось, и он без предупреждения выстрелил в нас. прошла выше наших голов — в печь. Оба вмиг упали и, как кролики, прижали уши. Хорошо, что никого не убило. Часто потом играли мы и с Собиным. Рычков и Собин работали вместе. Рыч­ ков, грузный, лет тридцати пяти дядька, всегда веселый, был начальником Курган­ ского лестранхоза. В день, когда принесли ему обвиниловку, сник Иван, задумался: обвинение во вредительстве пахло выш­ кой... Читал я, как и другие, его обвиниловку, все содержание ее теперь не помню, но ясно помню одно: его винили в том, что многие рабочие ЛТХ ели не хлеб, а лебеду. Но разве одни рычковские лебеду ели? После засухи ее ели на Урале многие - - с трид­ цатого и до тридцать седьмого Не долго после этого был Рычков в 22-и камере, после суда его поместили в камеру смерт­ ников. Вскоре в тюремной бане расстреляли коммуниста Рычкова. В \Форную нас водят мимо камер смерт­ ников. Наши мужики изловчились, загля­ нули в волчок. Увидели: во всех камерах сидят люди, ждут смерти... Рычков до ухо­ да из 22 -й сказывал, что тут теперь долж ­ ны быть все восьмеро из группы Василия Реутова (бывшего секретаря райкома пар­ тии): Фоминых, Ханжин, Никулин, Серков, известный врач Державин. После казни Рычкова никому более обви­ нительных заключений не давали: процеду­ ру «набора голов» упростили - н и к а к о г о следствия, никакого суда — людей решало «О собое совещание» и «Тройка УНКВД». Кому-то в верхах — то ли Ежову, то ли его «патрону-отцу» показалось, что в тюрьмах узники дышат лишку и дали при­ каз: заложить окна во всех тюрьмах стра­ ны. Оставили вместо окон щели, зонты же­ лезные на них надели с сетками. Каменными душегубками стали тюрьмы без окон. Переполненные в десятки раз, с цехами пыток - чудовищное преступление против человечества! Как в духоте бессонных камер И дни, и ночи напролет Без слез, разбитыми губами Шептали: «Родина, народ!» — скажет несколько лет спустя Ольга Берг­ гольц. Она ведь тоже — «знала, да не ска- зала». Тюрьма курганская стояла на том месте, где ныне жилой дом с магазином «Луч». Главные ворота с вывеской — там, где и теперь растут два толстых тополя. С угла тюремного двора по улице Кирова находи­ лись другие ворота, через которые узни™ следовали на этап. В конце августа 1937 года вывели |вас человек пятьсот через во­ рота и гнали колонной до вокзала. Улица без асфальта, пыль страшная, дышать не­ чем — особенно тем, кто идет в конце ко­ лонны. Пыльная, этапная дорога, первая