Сибирские огни, 1989, № 3
□ЧЕРК, И ПЫБЛИЦИСТИЕА V*’ э Михаил ШАНГИН ДОРОГИ Ч ерным-черным временем видятся го ды сталинского режима, горько от сознания, что народ сам создал себе живого полубога и фанатически поклонялся ему: «Родному, любимому, мудрому — сла ва!» А «мудрый», между тем, вершил одно временно дела и великие, и преступные; он умел позировать, казаться добрым и забот ливым, пекущимся только о благе людей. Одни за пеленою лести, другие за «желез ным занавесом» страха не могли увидеть и узнать, как жесток их «добрый отец». А то му не терпелось войти в историю, затмить собою Ленина, любой ценой возвысить се бя — и он спешил, гнул страну в дугу, че рез колено. Аресты шли как смерч. Никто не был уверен в своей завтрашней безопасности, люди боялись друг друга, любая ошибка на работе могла быть квалифицирована как вредительство, любое слово критики недостатков — враждебной агитацией. Уводили людей, уводили... Но оставшиеся на воле не знали, что же придется испытать тем, кого увели. Как там, по другую сторо ну жизни? Теперь об этом можно расска зать. Как пни давно спиленных деревьев, дыбящие новый тротуар, так правда черно го времени вылезла наружу. Вот и моя горькая быль. После гражданской, в годы нэпа, отец катал валенки в мастерской богатого зем ляка. Летом двадцать девятого сразила отца чахотка. Нас у матери — пятеро. Шестнадцатилетний брат Петька залез в гуж — ему дали клок земли, он ведал ко былой Гнедухой, коровой, сохой-сабаном. И мог нас, младших, лупить по праву стар шего. С восьми лет и мы взялись за пост ромку, с десяти — наравне со взрослыми колхозниками трудились на артельном по ле. От наследственной болезни умерли вскоре малолетние брат и сестра. Мать первой в коммуну вошла, агитировала по том за колхозы на сельских сходах. Д ол гие годы в колхозах жили бедно, но весе ло: помню, как бабы с граблями и косами на плечах, в покос, за восемь верст боси ком, туда и обратно пешими, а на закате еще и с песней! Люди страстно верили в лучшее будущее. Начислит бригадир трудо день — радехоньки бабы: палочку поста вил. В конце года тетрадку с палочками бригадир выкинет: все равно получать на трудодень нечего. Бедность крайняя: лебеды и той не хва тало. С тридцатого и до тридцать четвер того корни разные, мякину толкли в ступе, пучки, крапиву ели. Полати, печь, стол, скамья, пол — не крашены. На себе — рем- ки, постелька — голая печь и полати, под боком — старые валенки, рукавички, шап ка — это тебе на ночь подушка. Штаны из мешка, заплатанные пимы с ног отца, все ле то — босиком. На игры детские времени не было. С братом Санькой (старше меня на год) пасли по найму общественное ста до овец — надо хоть на рубаху иметь к зиме. В школу — как штык, без единого пропуска. Но после семилетки, в !935 го ду, учиться дальше было не на что. Приш лось работать. По просьбе матери сельсовет согласился отпустить меня из колхоза, выдать пас порт, и шестнадцатилетним я был принят в редакцию чашинской районной газеты «Сталинский путь» на должность заведу ющего отделом писем. Тогда же в редакцию пришел корректо ром Егор Нелюбин, чуть старше меня, секретарем редакции был Василий Алек сандрович Тюменев. Х оть и не дружили мы с Егоркой, но вместе у Тюменева дома бы вали, книги у него читать брали. О бразо ванный был человек Тюменев. эрудит, ве сельчак, с ним всегда было интересно. Сдви нет, бывало, на лоб огромные очки свои ро говые и торжественно произнесет: — Навести большевистский порядок на своем большевистском столе!—И принимал ся за уборку, удаляя лишние, ненужные бумаги. В ночь с третьего на четвертое июля 1937 года мы выпускали (не помню уж, по какому поводу) экстренный номер газеты: сидим, всяк своим делом занят. И вдруг появляется милиционер и уводит Тюмене ва. Через час пришли за мной. М ожно бы ло убежать, вела-то меня баба — предсо-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2