Сибирские огни, 1989, № 3
с ти п г? П и себя и меня! — откре- стился от Мишки Вадим. — посадил бы, А сейчас в Д °" ' сегодня на ®''° сняли. Это прошлого. Это вот ваше время, время слепых исполнителей, прошло «®- говорила со зла, за пальчиво, но Вадим, будучи и без того са моедом, чувствовал себя растоптанным. «Что же это за время такое,— думал он. — Сейчас, значит, можно быть непорядоч ным, каким не раз бывал Мишка? Можно быть не честным, не исполнительным, да? Или, может, Мишка был непорядочным только по отношению к тогдашним инструк циям? А сейчас все его деяния станут по рядочными?.. Чепуха! Так не может быть!». О т этих мыслей ночами не было никако го отбоя, И чем дольше он пытался разо браться во всем, выработать какие-то чет кие положения для себя, тем более запу тывался, терял всяческие ориентиры, «Так было, есть и будет во веки веков: только честное исполнение каждым своих обязанностей делает человека нравствен ным,— вроде вы находил он.— Честное пе ред самим собой. Солгал ли я, словчил ли, подставил ли кого-нибудь вместо себя под удар, отступи.» ли от какого-нибудь принци па — вот мерки, какими каждый должен проверять свои поступки». Вадим облегченно вздыхал, ложился на спину, закладывал руки за голову, и уми ротворенно ждал сна. «А вот это переплата шкурнику — честно это или нет? выворачивался неожиданный вопрос.— Вот Владимир Александрович внушает, что это честно, это конъюнктура. А я? Я считаю, что так нельзя поступать ни шкурнику, ни нам — это у меня в крови. Значит, все зависит от принципов, тебе при витых? Раньше, например, поступая на ра боту, я и подумать не смел спросить о зар плате, хотя вроде бы ничего страшного в этом вопросе нет. Но мне привили, что прежде покажи себя в деле, а потом уже спрашивай, сколько будешь получать. А сейчас — сплошь и рядом наоборот. И ни кто угрызениями совести не мучается. Зна чит, все зависит от точки зрения? Но тогда что же это такое: будь честен перед со бой? Один честен так, другой эдак?..» И все настойчивей и настойчивей подсту пали к нему мысли о том, что его могут и снять с должности. Он не хотел браться за эту работу, но взялся — а теперь вот слов но подводил тех, кто в него когда-то пове рил. Это было бы самое страшное. «Но разве не я отгрохал склад взрывча тых материалов, не я сформировал управ ление, а? — спешил выстроить он баррика ды.— Я что, халтурил? Не знаю дела?» Конечно же, в знании дела и был его авторитет, и он убежденно считал, что зна ния дела для авторитета вполне достаточ но. Уже потому, что не механика или Вла димира Александровича, а его звали, когда что-то, скажем, случалось с электрикой на станке, со всем этим хитросплетением про водов на панели,— он мог судить об отно шении работяг к себе. И все же Вадим предчувствовал, что его авторитету не сегодня-завтра может прийти конец, и придет конец вовсе не оттого, что он станет тупее, слабее. Разве его вина, что какой-то непробиваемый мерзавец с завода-изготовителя не выполняет свои по ставки? «Нет, н е т!— отгонял Вадим мысли о сня тии. — Так будет несправедливо по отноше нию и ко мне, и к делу». Можно было бы уйти и самому по со стоянию здоровья: сердце действительно в последнее время стало пошаливать — за катывалось, замирало, выступал пугающе холодный пот. А бессонные ночи, конечно же, не способствовали улучшению здоро вья. Галина не так давно вызывала для не го «скорую помощь»: хотели даже поло жить в больницу. И у него уже тогда про мелькнула предательская мысль: уйти на время, отлежаться. Но он понимал, что так будет еще хуже: от себя не скроешься, не сможешь забыть, что поступил подло. Луч ше уж было умереть на работе... «А может быть, все же надо смириться, принять, что время мое действительно уш ло, а?» — заставлял он себя снова и снова возвращаться к словам Галины. Но такая ноша, казалось, была ему и вов се не под силу: он не представлял, как су ществовал бы потом с этим осознанием своей неполноценности для сегодняшней жизни, как смотрел бы в глаза Галине, сы ну. Да и что бы сейчас думали о нем ра ботяги, Владимир Александрович,— если бы вот он, взявшись за гуж, как бы докатил управление до грани и бросил? Но ведь и чем дальше он будет у руля, тем хуже. А, может, не хуже? Может, покрепче надо ухватиться за руль, а? Так как придет вдруг такой же профан, как когда-то пришел вме сто него куратором,— и загремит, затре щит все по швам. Тогда будет легче смо треть всем в глаза? «Хорошо мучиться нравственно тем, кому делать нечего,— останавливал Вадим свои терзания.— Свободен беспредельно... Ходи себе руки в брюки, приставай к себе с во просами... А тут решать, решать и решать немедленно и постоянно надо». Угроза развала управления не отодвига лась. Вадим знал Прямкова и был уверен, что тот от своих слов не отступится. «Чем же заткнуть ему глотку?! — раз драженно представлял он ненавистную, лоснящуюся от пота рожу директора из весткового завода.— Ведь не сидит же без камня! Ведь нет же пока сбоев!.. Так како го же черта?!» Но при всем том, заставить себя отка заться от своих принципов Вадим не мог: нынешняя шестерня из ворованного метал ла и воровски изготовленная должна стать последней. «А что же потом? Опять надеяться на то, что Владимир Александрович украдкой сделает еще раз и еще? Прикроет меня, да?» Надо было действовать, что-то делать са мому, предпринимать, а не рассуждать. Он сказал как-то утром Галине, что уез жает на три — пять дней на завод-изгото витель. — Толкачом? — съехидничала Галина. Она мстила ему, он всю жизнь упрекал ее недозволенными приемами. — Да,— сдержанно ответил он. — То-то же! — подняла палец Галина. Ее оценка почему-то окрылила его. Он вроде бы ни от чего не отступился, и ехал, в общем-то, не толкачом, а чтобы разо браться, установить деловой контакт —
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2