Сибирские огни, 1989, № 3
Михаил долго и противно оправдывался, божился, что у него и мысли о шантаже не возникало, уламывал Тарасюка, унижался, — и вынужден был согласиться на условия, какие Тарасюк предложил ему. Т Щ®®®оь берешь самовывозом, хоро- -Чио? А ходки — все мне. Тарасюк, пожимая ему руку перед ухо дом, весело заливался: — Ну Миша! Ну друг, а?! Да у меня все гда стена за спиной, помни об этом!.. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Когда зимой Тарасюка снова вызвали на сессию горсовета и стали припирать вопро сами, тот, будучи на трибуне, вдруг беспеч но ляпнул; — Все, что я делаю, я делаю с ведома председателя горисполкома. Он думал, вероятно, что после такого за явления от него отвяжутся. Но у депутатской комиссии уже были на руках кое-какие материалы против Тарасю ка; в частности, кирпичные гаражи «лични- ков» у Овражной. Банин резко поднялся за столом прези диума. — Как это вас, Константин Петрович, по нимать? — спросил он отчужденно. — А так: как мы с вами незаконно выжи мали эти деньги, так и расходовали. Банин выпрямился еще больше, точно после окрика «Смирно!» — Отвечайте только за себя! — несдер жанно выкрикнул он. Тарасюку бы среагировать на поведение председателя, перестроиться, но он, по- прежнему беспечно улыбаясь, стал все же нести околесицу про то, как вымогал с председателем деньги у директоров заво дов, про липовые акты, еще про что-то. Михаил с Вадимом были на этой сессии. — Ой, дурак! — хватался за голову Ми хаил.— Да разве можно так?! Да сейчас председатель вместо того, чтобы заступить ся за него, вытащить, всячески начнет от крещиваться, топить. Кто же валит на на чальство?! Так и случилось. Тут же на сессии было поручено создать специальную комиссию и разобраться с дорожным управлением. А уже через не делю на Тарасюка завели уголовное дело. Михаила тоже зацепили, долго таскали по разным следствиям. Но его обвинили толь ко в том, что он способствовал обогаще нию различных лиц за счет государства, однако и тут его вину определили не так уж жестко: он только подписывал автоход ки из карьера, а премии за якобы выпол ненный план выплачивал уже Тарасюк. Михаила не посадили; за него активно вступились и райком, и горисполком. Но с должности сняли. Причал же к тому времени был практи чески готов. XI Раньше, до того как стать начальником управления, Вадим никогда не жаловался на сон: ложился в одиннадцать, как отклю чался, а в семь — звонил будильник или нет — поднимался бодрым, выспавшимся. А сейчас ночи стали превращаться в пыт ку: стоило только сну хоть чуть-чуть от пустить его, как сразу же импульсом, вспышкой в мозгу проносилась мысль; «Все хорошо у тебя? Все нормально?» Нормально никогда не было. Услужливая память тотчас подсовывала какую-нибудь очередную пакость, сердце, как напуган ное, начинало бешено колотиться — и сон пропадал начисто. Никакие уговоры типа «плюнь, оставь, утро вечера мудренее», никакие хваленые средства вроде внушения, что «ничего страшного нет», или вроде счета до ста или тысячи — не помогали ему. Хуже того, он, проснувшись, начинал во рочаться, тяжко вздыхать — будил Галину, и Галина, отругав его, взяв в охапку свою подушку, путаясь в длинной ночнушке, на тыкаясь на косяки, перебиралась спать в И гореву комнату. — Будь ты, в конце концов, тверже! — отчитывала Галина утрами.— Решил что-то — значит, решил. На то ты и начальник. А то для всех и для каждого хорошеньким быть стараешься, и крутишься потом, как уж на сковородке. Так не бывает — чтобы хороший для всех. И заруби себе это на носу. Ему действительно для всех хотелось быть хорошим начальником — нравственно показательным. Он убежденно считал, что от того, каким будет сам, такими станут и его подчиненные. Не опоздай на работу, не стащи что-нибудь с производства для себя, не ущеми, не обмани — гораздо бо лее десятка заповедей выкладывал он пе ред Галиной. — Знаешь, дорогой,— не выносила его разглагольствований Галина.— Твоя наив ность, п р о сто та— хуже воровства. Убытка сегодня от твоей нравственности больше, чем пользы. Может быть, придет когда-то другое время, но пока... Вадим хотя и обижался на нее, но не редко ловил себя на том, что ока права. К примеру, его шофер с грузового автомоби ля, Васильев, как выяснилось не так давно, разбил машину будучи пьяным, и днем, а не вечером, после переработки, как в ис кренних слезах внушал Вадиму. А буриль щик Сергиенко прописал к себе родите лей не потому, что пожалел их, а просто ему не хватало денег на «Москвич», и он втридорога загнал их деревянный домик. Но Вадим носился и с тем, и с другим; од ному оказывал материальную помощь, пре мировал за сверхурочность, второго втис кивал, как горячо любящего сына, вне оче реди в списки на жилье — и на него же, начальника, как несправедливого, писались в трест жалобы. — И вообще запомни,— выстраданно де лилась Галина.— Даже если просто сдела ешь доброе дело только одному — разож жешь зависть в другом. Такова уж наша се годняшняя жизнь. И точно. Вадим повысил оклад Соловье ву, мастеру с мраморного карьера — ста ренькому, старательному, собиравшемуся через полтора года на пенсию,— и тут же Гуревич, тоже в годах, но еще далеко не пенсионер, подал заявление на увольнение. — Кому-то, значит, можно повысить.— не хотел он слышать никаких доводов Ва дима.— А мне, значит, нельзя, да? Я, зна чит, за двадцать лет не заслужил?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2