Сибирские огни, 1989, № 2

сибирского промышленника. А окажись он еще и приметливым, увидал бы множество других деталей как в одежде Студенникова, так и в его теперешнем поведении такое, что ясно сказало бы, подрядчик не в себе. Но в том-то и дело, что он как раз был в «себе», во всяком случае, сам думал именно так. — Ах, Сашка, Сашка,— говорил.— Отчего же я не знал раньше, что можно жить так, как теперь, делая, что мне нравится, и не задумываясь, нравится ли это другому?.. . - , , • Случалось, упрямства ли ради, озорства ли, по целым дням оставал­ ся в нижнем белье и при этом старался попасть на глаза Александре Ва­ сильевне, которая возилась у печи, вынимая из жаркого нутра коврижки, или же следила за опарою, а та все подымалась, подымалась, готовая с минуты на минуту выбежать из кадки; он старался попасть на глаза Александре Васильевне, словно бы для того, чтобы она сказала: — Ну, чего же ты ходишь бог знает как?.. Но та говорила другое: — Что, миленький, соскучился? Так погоди, погоди, я споро управ­ люсь... Иногда на него нападало игривое настроение, и он спрашивал: — А отчего же ты, Сашка, не сбегаешь на базар, не постоишь за при­ лавком?.. — А чё? — отвечала с улыбкою.— Я бы могла... Но токо кто ж тогда станет любить тебя?.. Мефодию Игнатьевичу было хорошо с нею; в этом просторном свет­ лом доме его почти не мучали воспоминания, все же случались минуты, когда он перебирал в памяти прежде бывшее с ним, но теперь уже мно­ гое воспринимал спокойнее. Подчас говорил Александре Васильевне с недоумением в голосе: — А я собирался написать Витте и пожаловаться... Но раздумал. И правильно. Я и Сергею Юльевичу не верю. Он тоже серый... Для него все нынче или, во всяком случае, все неприятное сосредото­ чилось в сером цвете, и не потому, что он намеренно выбрал этот цвет, а не какой-то еще, просто так получилось. И он часто думал про людей, что остались за стенами дома: «Серые, серые, как мыши... грызутся, все норовят подняться повыше и пищат, когда срываются, и падают вниз.» Он никогда не видел, чтобы мыши грызлись, даже не слышал, все же думал так с упрямством, которого и сам от себя не ожидал. Порою и Александра Васильевна спрашивала с удивлением: — Да нешто мыши поедом едят друг дружку?.. — А то как же?!. И она умолкала, не смея спорить. В подсознании Мефодия Игнатьевича жило, не остывая, давнее, еще в малые лета слышанное от деда (сказка ли, правда ли?— кто скажет?..), будто де в глубокую старину, когда и люди еще сознавали себя как тварь божью, случилось мышиному племени голодовать. Вот тут-то и началось! Начали друг друга жрать поедом и того малого разуменья, что жило в них, лишились, в цене сделалась одна сила, все ж остальное вроде бы и без надобности... Люди глядели на эту мышиную возню и усмехались: — Промеж нас такое сроду не сотворится!.. Но был среди них один, старый уж, весь из земли, он и сказал вещуя: — Отчего же не сотворится? Придет время и научитесь лгать, изво­ рачиваться, и потянете всяк в свою сторону, и начнется такая же мы­ шиная возня. «Иль не так все случилось?..» Мефодий Игнатьевич хмыкнул и почти с удовольствием сказал себе: «Так... Именно так...» Он о многом говорил с Александрой Васильевной, но не обо всем, он ничего не говорил про те мысли, которые приходили в редкие минуты, когда он, противу воли, встречался со своим, чаще недавним прошлым! Мысли те не вязались со всем, что окружало Мефодия Игнатьевича, и он 92