Сибирские огни, 1989, № 2

глухой таежной тропе, а все ж нп на минуту не забывая про это, сторо­ нясь и ненавидя друг друга и в своей ненависти черпая еще пущую не­ нависть, которая будет падать на неповинные головы... 23 А люди вокруг серые какие-то, и лица у них серые, и руки, и глаза... Сказал как-то Александре Васильевне: — Глянь-ка в окощко, иль не серые?.. Ответила, смеясь: — Как хочешь, миленький. Я на все согласная. Добрая душа, неразменная, ни про что другое знать не хочет, как только про возлюбленного. Не чаяла — не гадала, что придет такое сча­ стливое время, когда Мефодий Игнатьевич скажет: — Все, Сашка, остаюсь, до тех пор с тобою буду, пока жив. Поначалу не поверила и была сдержанная в ласках, а поутру даже засобиралась, чтоб поспеть занять привычное свое, на базаре, место. Но он остановил ее у порога: — Ну, чего же ты? А я?.. Александра Васильевна и дальше продолжала бы сомневаться, когда б он сказал про то же словами привычно резкими и неуступчивыми, а не так жалобно и грустно. Как-то сразу и не так несвычно со своим преж­ ним душевным настроем перестала сомневаться, и всем своим большим и сильным телом прильнула к нему, зашептала горячо: — Миленький мой! Миленький!.. Всю жизнь, кажется, о том лишь мечтала, чтоб возлюбленный был во всяку пору рядом, чтоб не изводить себя долгим ожиданием. Что толку в том, если он приходил, когда она уже и не ждала, уставши пребывать одна и ко всему безразличная?.. — Миленький ты мой! Миленький!.. Она не искала других слов и все произносила эти, теплые н нежные, вдруг что-то оборвалось в ней, случилось что-то, отчего перестала вос­ принимать реальный мир, как на самом деле существующий, и вся со­ средоточилась на возлюбленном, единственно его и воспринимая и поза­ быв про все, слова и те, кроме этих, немногих, словно бы поистерлись в памяти, и хотела бы сыскать что-то еще, чтобы полнее и ярче выразить теперешнее состояние, но, как ни силилась, не могла ничего придумать. Она была проста и открыта в своих чувствованиях, и боялась этого. Мефодий Игнатьевич мог бы сравнить ее с кем-то еще, к примеру, с за­ конною супругою, и найти не такою утонченною и глубокою натурою. И она мысленно кляла себя на все лады, что неумелая и глупая, не понимая, что как раз такая нужна ему более, чем если бы была такая, какою по­ первости хотела быть. Счастлив человек хотя бы и тем, что не всегда сноровит поменять себя, живущее в нем от матери и отца, от предков, про которых подчас и слыхом не слыхивал, много сильнее того, благо­ приобретенного, с виду благочестивого и сладостного, однако ж на по­ верку оказывающегося неустойчивым и мало пригодным для выражения душевного состояния. Это благоприобретенное, чему, случается, человек радуется, льстя себя надеждою показаться в обществе выше и благород­ нее того, что есть на самом деле, всего лишь оболочка, призванная урав­ нять его с остальными, и для ума сильного и самостоятельного противо­ естественная. Именуемая в обществе воспитанием, она, эта оболочка, вдруг да и сотрясется, неизвестно к чему прикоснувшись, и тогда чело­ век, привыкший к ней и словно бы родившийся вместе^ с нею, теряется и по прошествии многих лет так и не найдет себя в этой, счастливо даро­ ванной ему судьбою свободе делать благое, ни на кого не оглядываясь, а целиком полагаясь на собственные ощущения, которые так произвольны и неожиданны. Человек изначален, как и сама природа, но за многие, чаще не очень- то благосклонные к нему тысячелетия он, кажется, позабыл про это, и чем выше подымалась цивилизация, тем более делался искусствен, слаб