Сибирские огни, 1989, № 2

словно бы не во льдах земная, теплом и светом осиянная бездна, а при­ крыта саваном... Заныло на сердце, вон и Байкал нынче в тревоге, и эта тревога не бестелесна, она живая и горячая, тотчас и войдет в душу. Не русское море, не бурятское, не чье-то еще... Вселенское, может статься. Не принадлежа какому-то отдельному народу, имея прозвание чудное, которое не сыщешь ни в одном языке мира, пришедшее к людям из глубины веков и до сих пор не сделавшееся ни для кого, вроде матуш­ ки Волги иль зеленогривой Селенги, родственно близким, все ж подня­ лось над всеми ими, подобно тому, как истинная, от сердца, живущего только любовью, святость подымается над приевшейся глазу обыкновен­ ностью. Оттого и получило прозвание священного, что и по сей день непо­ нятна человеку его неземная, сродни лишь тому, что способна родиться в божественной фантазии гения, красота. От веку приходят люди к байкальским берегам, не с любовью, нет, с трепетом, как если бы это было святое место. Глядят на дивные волны, и не посмеет никто поднять руку на эту неземную красоту. Но долго ли будет жить в их сердцах ду­ шевный, во благо им самим, трепет?.. А что, если настанет день, и все переменится, и человек поменяет свою сущность и сделается холодным и безбоязным?.. Что тогда?.. Даже и теперь, имея в душе страх, человек вдруг да и выкинет несусветное, от ненависти и отчаяния, и тогда заго­ рится тайга вокруг Байкала, и станут волны красными, кроваво-красны­ ми, как случилось совсем недавно, когда из горящего леса вышла Мария. ...Старуха лежала на земляном полу, подвернув под себя левую руку, а другую отбросив далеко в сторону, едва ли не к самому порогу. Глаза у нее были широко открыты, и в них застыло что-то, может, последнее видение, и это видение, кажется, не поддержало ее слабеющий дух, а напротив, ввело в еще большее смущение: вокруг глаз застыли в мертвом испуге острые, землисто-синие морщины. Что же старуха увидела там, за чертою? Бальжийпин, стараясь не глядеть на умершую, закрыл гла­ за... Когда же снова посмотрел на нее, морщины словно бы сделались меньше, в лице появилось другое, уже не пугающее, а вызывающее со­ страдание, единственно приемлемое в этот час, ничего от людей не тре­ бующее, спокойное выражение. Бальжийпин вздохнул с облегчением, по­ вернулся к Сафьяну и хотел сказать о том, что увидел в лице у старухи, но только поглядел на него и не сказал... Бальжийпин умел разбираться в людях, в малейших душевных про­ явлениях, и это умение, кажется, тоже родилось вместе с ним и в нема­ лой степени способствовало тому, что даже в хувараках, которые пре­ следовали, видел не врагов, а измученных от постоянного рысканья по степи молодых людей. В те дни, впервые очутившись вне стен дацана, он ни о чем не думал, как только о том, что свободен делать все, чего бы ни пожелал: бродить ли по степи, в прежние времена которую звали Великою и которая, ка­ жется, стала матерью едва ли не всех народов мира, сидеть ли в юрте долгими, однако ж вовсе не утомительными, а даже сладостными вечера­ ми и слушать улигершина. А еще он засовестился умеренности собствен­ ных чувств, подумал, что стремление к покою, к внутренней, отрешенной от мира сосредоточенности, единственно чему в ту пору хотел бы следо­ вать, полагая это за благость, на самом деле не есть благость, а лишь приближение к ней, и надо пройти еще через что-то, насильственно сло­ мав себя и ставши малою веточкою на дереве жизни, которое несет по бурной реке. Тысячелетиями стояло дерево на крутом скалистом берегу, но вот теперь вырвано с корнем и, живое еще, раскачивается на волнах,' кружится в водоворотах, ломает сильными ветвями слабое илистое дно отмелей. Сказано было: подымется дерево на восходе солнца, когда землистые корни прорастут людским страданием, но подымутся уже на другом берегу, и солнце там будет другое и небо, и привычные людские представления о жизни поменяются, и то, что было хорошо, станет худо... Однако ж сомнение, вселившееся в душу Бальжийпииа, не было дол­ гим и не дало сколько-нибудь ощутимых ростков и, прежде всего, пото­ му, что он не принимал насильственность, в какой бы форме ему ни яви- 84