Сибирские огни, 1989, № 2

нера, — ставит своей задачей показать, что есть общее — грядущий океан коммуниз­ ма, бесклассового общества, во имя которого революция беспощадно идет по трупам вырождающихся врагов революции. Среди них и сильные телом, иногда духом, кото­ рые свой аристократизм декларативно или искренне стараю тся сохранить в тот момент, когда смотрят в лик неизбежной для них смерти, но большинство из них — «тесто», булавочные головки, головки жаворонков, которых в детстве мать Срубова зап ека­ ла в печи. В страшной сцене расстрела, в сцене допроса, в сцене суда над следователем Ивановым Зазубрин художнически побеждает мещанство, индивидуализм, выжигая из нас оставшийся хлам мистических и идеалистических понятий в наших душ ах о нуж ­ ности ненужных, остывших уж е идей. Но сам герой Зазубрина носит в себе эти атавистические понятия, он ранен ими, и, несмотря на громадный подвиг, который он несет до конца во имя революции, он таит эту историческую занозу: «Е сть душ а или нет? М ожет быть, это душ а с визгом выходит?» — спрашивает он себя. Отсюда его трагедия и неизбежная гибель. Он му­ жественно встречает уход от себя мещанки-жены, падение своих сотрудников, но сам не выдерживает подвига революции — и гибнет. Гибнет во имя революции, как Мои­ сей, которому «не дано войти в землю обетованную» коммунистического общества. Удар по индивидуализму, по последним наслоениям оставшихся напластований буржуазной мистики и морали наносит художник, показывая эту историю героя, не выдержавшего в конце концов подвига революции. И эта повесть, несмотря на срывы, психологические сбои, нужная и худож ест­ венная вещь, несущая с собой сильную эмоциональную «встряску» дряблым, теплич­ ным душам. Художник ведет нас в самую страшную лабораторию революции и как бы гово­ рит: «Смотрите революцию. Слушайте ее музыку, страшную и прекрасную, которая обн аж ает перед нами узкий и трудный переход русла к огромному и прекрасному океану. Смотрите на ее беспощадный кровавый меч, который своим ударом обнаж ает проклятие и наследие вековых блужданий человечества, социальных извращений, прев­ ративших человека или в мясо, в тесто, в слякоть, или оставивших смертельные з а ­ нозы. Смотрите на революцию, которая зовет стать... мощными по-звериному, цель­ ными и небывало сильными инженерами переустройства мира». Революция — не все позволено, революция — организованность, расчет, «спра­ ведливый террор»... это не корчи героев Достоевского, которые стоят над бездной воп­ роса, все ли позволено. Здесь великое самоограничение личности и коллективная дисциплинированность. Здесь ясно, что позволено и что не может быть позволено. Здесь перед нами герой, какого еще не видала человеческая история. Здесь внут­ ренняя трагедия этого героя, не выдержавшего своего героического подвига. Но смысл самого подвига — я с е н , цели подвига — встаю т живо, а главное, ху ­ дожник обнаж ает конкретно в человеке то, что ему мешает перешагнуть, наконец, границу, разделяющую старый и новый миры. Конечно, мещане испугаются художнически-сгущенного рисунка, как они ис­ пугались, с гораздо большим субъективным основанием, раньше революции, но р аз­ ве для них революция открыла широкие пути к светлым далям, к океану бесклассо­ вого общества. И настоящему революционеру повесть Зазубрина поможет выжечь окончательно из своего существа оставшиеся «зан озы » исторического прошлого, чтобы стать смелым инженером неизбежного и радостного переустройства его. Это ли не оправдание смелой попытки молодого талантливого художника. Валериан Правдухин I Н а дворе затопали стальные ноги грузовиков. По всему каменному дому дрожь. На третьем этаже на столе у Срубова звякнули медные кры­ шечки чернильниц. Срубов побледнел. Члены Коллегии и следователь торопливо закурили. Каждый за дымную занавесочку. А глаза в пол.