Сибирские огни, 1989, № 2

Мария родила сына, но долго еще не могла поверить в это и все вглядывалась в Сафьяна, который то отходил, то снова оказывался у ее постели, и думала непрестанно, откуда же он пришел, желанный?.. Спросить бы, да боялась, вдруг обидится на нее и уйдет. Нет уж, лучше пересилить себя и не давать волю мыслям. Хрупкость какая-то чудилась Марии в ее отношениях с мужем, не­ долговечность, вот, кажется, стоит повернуться на другой бок, и все ис­ чезнет, и уж не будет возле нее единственно желанного, и она опять ока­ жется на фабрике, и ее оглушит шум станков, и в ушах сделается привыч­ но больно. Странно, до сей поры отношения с Сафьяном виделись креп­ кими и надежными, и ничто не могло угрожать им, а вот теперь, стоило заглянуть в себя, в свое прошлое и не найти там любимого, все поменя­ лось, хрупкость углядывалась в них, неясность. — Сафьянушка, милый... Он стоял подле Марии и не умел понять ее. Ребенок закричал за стенкою, но Сафьян не сразу понял, кто там?..— а потом, наклонившись к жене, легонько прикоснулся губами к влажно­ му, в серебристых капельках пота, холодноватому лбу и прошел за стен­ ку. Что-то маленькое и красное, шевелящееся лежало на белой просты­ не, и Сафьян со смущением долго вглядывался и не умел уразуметь, что это ребенок, его ребенок, самая мысль о котором казалась отталки­ вающе неприятной, и он не смог бы сказать, отчего так, мо­ жет, оттого, что красный комочек, лежащий на простыне, мало походил на ребенка, а на что-то другое, сморщенное и орущее и тем не менее производящее впечатление чего-то живого. Ах, как же коротка че­ ловеческая память! Неужели Сафьян забыл про дорогих сердцу детей, кого смыла жестокая, не по велению божию — по дьявольскому науще­ нию павшая на землю, волна, про дочку?.. Иль они рождались не таки­ ми?.. Да нет, не забыл, а только жизнь, бросившая его в самое лихо оди­ ночества, словно бы растопила память, и надо было крепко напрячься, чтобы вспомнить. Так и случилось, когда старуха, крестясь истово, с тор­ жественностью, присущей моменту, подала Сафьяну что-то, завернутое в алую, глаза режет, тряпку, сказала: — Пуповина мальца твово, или, как говорят буряты, тоонто. Слыхал ли про такое, нет? Ладно... Зарыть надобно пуповину. В нашей земле взошел малец, ясно-солнышко, нашей земле и светить станет. Иди... Отыскал Сафьян под огорожею место чистое, не бурьянное, вырыл ямку, опустил туда пуповину, а потом долго стоял и глядел на уровненное с землею место, и лишь теперь по-настоящему понял, что он — отец... Давнее, забытое возвращалось к нему и наполняло радостью, тою удиви­ тельною, все чувства освежающею радостью, которую не каждый день приводится испытывать и которую человек непременно вспоминает при последнем своем дыхании. Что-то надо было делать, поделиться с кем-то своею радостью, а иначе захлестнет, придавит к земле, тяжеленькая, и Сафьян, попервости не понимая, куда так спешит, оказался за околи­ цею, а тут и пришел в себя, отыскал барак, где жили артельные мужики, увидел длиннорукого Христю Киша. — Сын у меня родился, слыш-ка... Сын! Сказал и не уловил в голосе радости, которая переполняла всего, и удивился, помедлив, опять сказал то же самое и, успокоился, на сей раз в голосе было все, что хотел бы услышать. — Да ну!..— сказал Христя, обнял Сафьяна, а потом веселым взма­ хом руки обведя все вокруг, воскликнул:— Гуляем! Человек родился. Человек!.. Мария, оставшись одна, вроде бы успокоилась, а может, только пока­ залось, что успокоилась, еще долго что-то бродило на сердце, тревожное что-то, хотя и не такое сильное, ослабевшее словно бы, обмякшее. Старуха принесла ребенка, туго спеленутого, орущего, сказала весело: