Сибирские огни, 1989, № 2
кажется, понимал изюбр, еще на одну такую же схватку не хватит его, скоро и ему не подняться с земли, как и тому, второму... А тот лежал на боку, и из глубокой рваной раны на груди била кровь, глядел на матку тускнеющими глазами, но та даже не посмотрела в его сторону, пошла... И, когда скрылась в тальнике, смертельно раненный изюбр издал про щальный клич. Крик, остановивший Бальжийпина, яростный и истошный, напомнил ему прощальный клич изюбра. Почти со страхом глядел, как к нему подходил солдат. — Ты кто? — спросил солдат. — Ты... Он, кажется, принимал его за другого. Бальжийпин обиделся, страх исчез, пошел дальше. Но солдат не отставал, плелся следом, ругаясь ма- терно. И Бальжийпин не выдержал, остановился и, обернувшись, тоже начал ругаться. Странно, что и слова находились, и причем те, единст венно теперь подходящие, и чувство невозможности поступать так, про тивно не только установлениям, а и всему существу его, притупилось, не чувствовал неловкости, напротив, испытывал какое-то облегчение. За молчал, когда в лице у солдата появилось что-то живое, естественное, человеческое, до сей поры лицо его была маска, призванная отображать страдание. Он замолчал и с растерянностью поглядел на солдата, заме тил, что тот плачет и все шепчет: — Браток... браток... Подошел к солдату, обнял за плечи и сам тоже заплакал. Кажется, первый раз в жизни заплакал, и это тоже было противно установлениям и всему его существу, роду и племени, откуда вышел. Но он словно бы забыл про все и в своем забытье находил какое-то удовлетворение, странное это было удовлетворение, ни на что другое не похожее, он словно бы отъединился от всего мира, а видел только стоящего напротив незнакомого человека, жил его чувствами и мыслями. Сколько раз слы шал про перевоплощения, подчас верил в них, а подчас нет, не раз думал, что хорошо бы и самому испытать такое, но испытать не удава лось, в конце концов, решил, что это лежит за пределами возможного для него. А вот теперь почувствовал, что и в нем лсивет и бьется такая способность, он разом все узнал про солдата, про его жизнь и про муку, которую тот носит в своем сердце. — А я думал, ты из этих...— успокоившись, сказал солдат.— А ты наш... совсем наш... Вон как ругаешься-то! Солдат виновато улыбнулся, а показалось, что это он, Бальжийпин, улыбнулся, и ему тоже совестно и неловко, а впрочем, он знает, отчего такое чувство, все в мире в одно мгновение, которое есть худшее из того, что узнал, утратило свои краски и цвета, осталось лишь в памяти чер ное, ослепительно черное, вон и земля черная, и небо такое же, и де ревья... Да что там! И люди черные, проходят мимо, и никто не взглянет на покалеченного на проклятой войне. — Ты понимаешь, браток, до сих пор на душе муторно, как вспомню, что и я убивал. Горько!.. Да, да, горько... А то вдруг наплывет такое, что II самому сделается жутко, и тогда не знаешь, куда спрятаться от себя, здоровая рука все ищет за спиною, ищет... Сорвать бы сейчас винтовку с плеча и стрелять, стрелять... О, мой бог, будь она трижды проклята, эта война! Бальжийпин, да нет, не он, а солдат Митрий, кажется, так зовут его, что-то сделалось с памятью, не сразу и свое имя вспомнишь, прищурился и увидел недавнее: сошлись лицом к лицу, не привыкшие еще убивать, в пешем строю, поблескивало на кончиках штыков солнце, глянешь — и глазам станет больно... Сказано было: перед тобою враг, его надо убить... Но не сразу вспомнили про эти слова, смотрели друг на друга —- разные уж больно: один больной и вялый, с рыжей щетиною, другой — малень кий, косоглазый, юркий, не стоял на месте, тянул шею, словно бы пытал;- ся получше разглядеть того,(,С1Крм,неЧ|аяцыо .встретился:на поле> боя. Но вот дщ^нулись дру^г ,кдругз( ЩДьщпМ)Ч'..нА |РУКЧ дрожат, и глаза глядятш стордщ не на дрртивцщка. БшНьб их воля, разбежались бы кто куда, но
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2