Сибирские огни, 1989, № 2

притаенное и гордое, захочет и придет, а нет, так и не дождешься, как ни проси. Приняв эту, другую, сторону, Сафьян словно бы обрел второе ды­ хание, и жизнь уже не была в горесть, научился распознавать маленькие радости и дорожить ими. Придет домой, усталый, но переборет себя и нач­ нет рассказывать про то, как шел по зимнему таежному целику: и белые сугробы вспомнит, которые вдруг легли на пути, а когда шел к Байкалу, их вовсе не было; не забудет и про малую птаху,— сидела, чудная, на нижней ветке дерева и, видать, замечталась, не заметила человека, но, когда подошел поближе, испугалась и хотела взлететь, да кры­ лышки сделались слабыми от страху, упала в снег, замерзла бы, если бы не я... Поднял птаху, засунул под телогрейку, в тепле, там она и очуха­ лась, затрепетала и, когда выпустил, взмахнула крылышками, полете­ ла... Мария слушала и улыбалась, а потом говорила: — У нас такое случалось и раньше, помнишь?.. — Помню...— говорил Сафьян, и это не было обманом, он и впрямь верил в то, что говорил. Приучил себя верить, и это казалось естествен­ ным. Он даже думал, что, если бы вдруг перестал верить, жизнь сдела­ лась бы скучною, из нее исчезла бы неожиданность, которая потому и была приятна, что вносила так недостававшее прежде разнообразие и возможность находиться в постоянном напряжении. Догадывалась ли Мария об этой его игре? Скорее, нет, хотя времена­ ми казалось странным, что из памяти Сафьяна ушло многое, подчас до­ рогое ее сердцу. Бывало что обижалась и говорила: — Ах, какой ты непамятливый!.. И он смущенно разводил руками: — Прости... Но в башке у меня чего-то не срабатывает! Мария не знала про себя главного, а вот Сафьян знал... От поселен­ цев услышал, как она попала в Сибирь. Работала на фабрике, когда же стало невмоготу, вместе со всеми (не отставать же от товарищей!) взяла в руки молоток и начала ломать так опротивевшие за годы каторжного труда почти новенькие, аглицкие станки. Ее судили и сослали в Си­ бирь. Большего про нее никто не знал, влилась она в партию арестантов на Волге, одна, без товарок, пошла вместе со всеми, не многое рассказав про себя. А теперь и этого не помнила, хотя Сафьян не однажды пытался навести ее на эту мысль. Она слушала, и в лице не возникало ничего, кроме недоумения. И впрямь ей было диковинно, когда он говорил про этап, про арестантов, ничего не возникало в памяти, горестно вздыхала: — Бедненькие! Жалко-то мне их как! Жалко-то!.. К Сафьяну часто приходили люди, рассказывали о народных муках, о необходимости делать что-то, полагая, что жить так дальше нельзя. Она слушала и вроде бы соглашалась, но, когда они уходили, качала го­ ловою: — Все, чего хотят твои друзья, не случится. В жизни всегда найдется место и горю, и радости. И люди не станут похожими друг на друга, вон даже воробьи во дворе, и те разнятся, у каждого свой ре.зон... Чувствовала, что Сафьян не понимает ее, пыталась объяснить, но не умела этого сделать и огорчалась. Не нравилось, что между ними было что-то разделяющее их, чувствовала, что это что-то с каждым годом бу­ дет становиться все больше. Хотела бы, чтобы они жили лишь заботами друг о друге, но догадывалась, его волновало не только это. Однажды Мария ощутила в себе удивительное и замерла вся, прислу­ шиваясь, а потом, не совладав с радостью, которая сделалась нестерпи­ мою, выбежала за ворота, хотела сейчас же отыскать Сафьяна, но не знала, в какую сторону идти. Долго стояла возле черной, покосившейся, на темных кожаных связях, калитки, а потом медленно пошла по улице, встречая редких прохожих и разглядывая избы по обе стороны. У нее' было такое чувство, что она сроду не видала этого, в душе Зрело Ьму'ще; ние и, постепенно смешавшись с радостью, которая горела все также не­ стерпимо, сделала ее если и «е шальною, то беспокойною. Было бояЗНо, а щруг уйдет, не расцветши,-й Марий'частб'бстанавливалась, прислуыгй-