Сибирские огни, 1989, № 2

Последний лист бумаги (последние вспышки гаснущего рассуд­ ка), положенный Срубовым в черную папку, был мятый, неровно отор­ ванный, с кривыми узловатыми синими жилами строк. «Если расстреливать всю Чиркаловскую — Чулаевскую органи­ зацию пятерками в подвале, потребовалось бы много времени. Чтобы ускорить, вывел больше половины за город. Сразу всех раздели, пос­ тавили на краю канавы-могилы. Боже просил разрешения разграфить (зарубить шашками) — отказали. Стреляли сразу десять человек из револьверов в затылки. Некоторые приговоренные от страха сади­ лись на край канавы, свешивали в нее ноги. Некоторые плакали, мо­ лились, просили пощадить, пытались бежать. Картина обычная. Но кругом была конная цепь. Кавалеристы не выпустили ни одного — по­ рубили. Крутаев выл, требовал меня — «Позовите товарища Срубова! Имею ценные показания. Приостановите расстрел. Я еще пригожусь вам. Я идейный коммунист». И когда я подошел к нему, он не узнал меня, бессмысленно таращил глаза, ревел — «Позовите товарища Сру­ бова!» Все-таки пришлось расстрелять его. Обнаружилось у него уж слишком кровавое прошлое, надоели заявления на него, да к тому же, все, что мог дать нам, он дал. Но все же меня поразило, привело в восторг большинство этих лю­ дей. Видимо, Революция выучила даже умирать с достоинством. Пом­ ню, еще мальчишкой я читал, как в японскую войну казаки заста­ вили хунхузов рыть могилы, сажали их на край и поочередно, пооди­ ночке отрубали им головы. Меня восхищало это восточное спокой­ ствие, невозм)7тимость, с которым ожидали смертельного удара. И теперь я прямо залюбовался, когда освещенная луной длинная ше­ ренга голых людей застыла в совершенном безмолвии и спокойствии, как неживая, как ряд гипсовых алебастровых статуй. Особенно твердо держались женщины. И надо сказать, что, как правило, женщины уми­ рают лучше мужчин. Из ямы кто-то закричал; «Товарищи, добейте!» Соломин спрыгнул в яму на трупы, долго ходил по ним, переворачивал, добивал. Стре­ лять было все-таки плохо. Ночь была хотя и лунная, но облачная. Когда луна осветила окровавленные лица расстрелянных, лица трупов, я почему-то подумал о своей смерти. Умерли они — умрешь и ты. Закон земли жесток, прост — родись, роди, умирай. И я подумал о человеке — неужели он, сверлящий глазами телескопов эфир все­ ленной. эвущий границы земли, роющийся в пыли веков, читающий иероглифы, жадно хватающийся за настоящее, дерзко метнувшийся в будущее, он, завоевавший землю, воду, воздух, неужели он никогда не будет бессмертен? Жить, работать, любить, ненавидеть, страдать, учиться, накопить массу опыта, знаний и потом стать зловонной па­ далью... Нелепость... Возвращались мы с восходом солнца. Проходя к автомобилю, я нас­ тупил ногой на муравейник. Десятки муравьев впились мне в сапоги. Я ехал и думал: козявка и та вступает в смертельный бой за право жить, есть, родить. Козявка козявке грызет горло. А мы вот фило­ софствуем, нагромоздили разных отвлеченных теорий и мучаемся. Пе­ пел говорит: «Революция — никакой философии». А я без «философии» ни шагу. Неужели это только так и есть... родись, роди, умри?» XI Потом была койка в клиниках для нервнобольных. Был двухме- ыж'чный (отпуск» Было смещение с должности предгубчека. Была тоска по ребеннул Был .длипеЛБНЫй 'запой. Многое было за несколько месяцев. ,гл И-во-ъ теперь'этот допрйЬ. ■СрубОв’'худоЙ,1'Желтый," под глазами си­ ние дуги. Кожаный костЮ!^нн$Дё 4 Чг(рямЬ' 1 йа' 1 кости. 1 '''ТёМ , муск;^сй'йет. г ЧМЫНОГ • Н 0 3 '{^ ^ Дыхание прерывистое, хриплое?: ел кОээ у но 38