Сибирские огни, 1989, № 2

другая такая же тыкалась ему в сердце, и сердце обожженное болело. — Молчишь? Ну так я скажу. Тебе стыдно, что разная обыватель­ ская сволочинка считает твоего мужа палачом. Да? Валентина вздрогнула. Голову подняла. Увидела острый красивый глаз папиросы. Отвернулась. Андрей, не потушив, бросил окурок. Глаз закололо маленькой ог­ ненной булавкой с полу. Закололо больно, как и у Андрея сердце. Ва­ лентина закрыла лицо ладонями. — Не обыватели только... Коммунисты некоторые... И с отчаянием, с усилием, еле слышно последний довод: — И мне надоело сидеть с Юркой на одном пайке. Другие умеют, а ты предгубчека и не можешь... Андрей сапогом тяжело придавил папиросу. Возмутился. Захоте­ лось наговорить грубостей, захотелось унизить, оплевать ее, оплевав­ шую и унизившую своей близостью. Срубову стало до боли стыдно, что он женат на какой-то ограниченной мещанке, духовно совершенно чуждой ему. Щелкнул выключателем. Чемоданы, вороха вещей, случай­ но сваленных в одну комнату. И сами так же. Потому чужие. Сдержал­ ся, промолчал. Стал припоминать первую встречу с Валентиной. Что по­ влекло его к этой слабенькой некрасивой мещанке? Да, да, она унизила его, оскорбила своей близостью потому, что она выдала себя совсем не за ту, какой была в действительности. Она искусно улавливала его мысли, желания, искусно повторяла их, выдавая за свои. Но разве потому только сходятся с женщиной, что ее убеждения, ее мысли тож­ дественны убеждениям и мыслям того, кто с ней сходится? Пятый год вместе. Какая-то нелепость. Ведь было вот что-то еще, что повлекло к ней? И это что-то есть еще и сейчас, когда она уже решила окончатель­ но уйти от него. Что было это что-то. Срубов не мог объяснить себе. — Так ты, значит, уезжаешь навсегда? — Навсегда, Андрей. И в голосе даже, в выражении лица — твердость. Никогда ранее не замечал. — Ну что ж, вольному воля. Мир велик. Ты встретила человека, и я встречу... А самому больно. Отчего больно? Оттого, что уцелело это что-то по отношению к Валентине? Сын. Он общий. Обоим родной. И еще оби­ да. Палач. Не слово — бич. Нестерпимо, жгуче больно от него. Ду­ ша нахлестана им в рубцы. Революция обязывает. Да. Революционер должен гордиться, что он выполнил свой долг до конца. Да. Но слово, слово. Вот забиться бы куда-нибудь под кровать, в гардероб. Пусть никто не видит. И самому чтоб — никого. Срубов видел Ее каждый день в лохмотьях двух цветов — крас­ ных и серых. И Срубов думал. Для воспитанных на лживом пафосе буржуазных резолюций — Она красная и в красном. Нет. Одним красным Ее не охарактеризуешь. Огонь восстаний, кровь жертв, призыв к борьбе — красный цвет. Со­ леный пот рабочих будней, голод, нищета, призыв к труду — серый цвет. Она красно-серая. И наше Красное Знамя — ошибка, неточность, недоговоренность, самообольщение. К нему должна быть пришита се­ рая полоса. Или, может быть, его все надо сделать серым. И на се­ ром красную звезду. Пусть не обманывается никто, не создает себе ил­ люзий. Меньше иллюзий — меньше ошибок и разочарований. Трезвее, вернее взгляд. И еще думал: — Разве не захватано, не затаскано это красное знамя, как затаска­ но, захватано слово социал-демократ? Разве не поднимали его, не прятались за ним палачи пролетариата и его революции? Разве оно 24