Сибирские огни, 1989, № 2
— Говорят из Губчека. Немедленно сообщите... Из Губчека. В течение двадцати четырех часов представьте.» Губчека предлагает срочно, под личную ответственность... Сегодня же до окончания за нятий дайте объяснение Губчека... Губчека требует... И так всем. И все дома с пестрыми вывесками советских учреж дений, большие и маленькие, каменные и деревянные, растопыривали черные уши телефонных трубок, слушали внимательно, торопливо. И де лали так, как требовала Чека — немедленно, сейчас же, в двадцать четыре часа, до окончания занятий. А в Губчека — люди, вооруженные винтовками, стояли на каж дой площадке, в каждом коридоре, у каждой двери и во дворе, люди в кожаных куртках, в суконных гимнастерках, френчах, вооруженные ре вольверами, сидели за столами с бумагами, бегали с портфелями по ком натам, барышни, ничем не вооруженные, красивые и дурные, хорошо и плохо одетые, трещали на машинках, уполномоченные, агенты, красно армейцы батальона ВЧК курили, разговаривали в дыму комендантской, прислуга из столовой на подносе разносила по отделам жидкий чай в рыжих глиняных стаканах с конфетами из ржаной муки и патоки, посе тители в рваных шубах (в Чека всегда ходили в рванье. У кого не быЛо своего — доставали у знакомых) робко брали пропуски, свидетели не терпеливо ждали допроса, те и другие боялись из посетителей, из свиде телей превратиться в обвиняемых и арестованных. Утрами в кабинете на столе у Срубова серая горка пакетов. Кон верты разные — белые, желтые, из газетной бумаги, из старых архив ных дел. На адресах лнхой канцелярский почерк с завитушками, с рос черком, безграмотные каракули, нервная интеллигентская вязь, старательно выведенные дамские колечки, ровные квадратики шрифта печатных машинок. Срубов быстро рвал конверты. — Не мешало бы Губчека обратить внимание... Открыто две жены. Подрыв авторитета партии... Доброжелатель. — Я, как идейный коммунист, не могу... возмутительное явление: некоторые посетители говорят прислуге — барышня, душечка, тогда как теперь советская власть и полагается не иначе, как товарищ, и вы, как... Необходимо, кому ведать сие надлежит... Срубов набил трубку. Удобнее уселся в кресле. Пакет с надписью — «совершенно секретно», «в собственные руки». Газетная бумага. Ра зорвал. «Я нашел вотку в 3 -ай роти командер белай Гат...» Дальше на белом листе писчей бумаги рассуждения о том, что сде лал в Сибири Колчак и что делает советская власть. В самом конце вы вод: «...и поетому ево (командира роты) цепрямено унистожит, а он мешаит дела обиденения рабочих и хрестьяноф, запричаит промеж крастно армейциф товарищетская рука пожатию. Врит политрук Паттыкин.» Срубов морщился, сосал трубку. Акварелью на слоновой бумаге черный могильный бугорок, в бугорок воткнут кол. Внизу надпись: «Смерть кровопийцам чекистам...» Брезгливо поджал губы, бросил в корзину. «Товарищ председатель, я хочу с вами познакомица, потому что чекисты очень завлекательный. Ходят все в кожаных френчах с бархатными воротниками, на боку завсегда револьверы. Очень храб рые, а на грудях красные звезды... Я буду вас ожидать...» Срубов захохотал, высыпал трубку на сукно стола. Бросил письмо, стал смахивать горящий табак. В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, вошел Алексей Боже. Положил большие красные руки на край стола, неморгающими красными глазами уставился на Срубова. Спросил твердо, спокойно:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2