Сибирские огни, 1989, № 2

ваегся, наш, свой... К ак будто творчество писателя, пронизанное и наскв'озь высве­ ченное мечтой о всеобщем братстве и рав­ ноправии, не доказало еще читателю кон­ ца 1980-х годов эту мысль! Надо еще и ня уровне биографии доказы вать, да не без натуги, что Достоевский — потенциальный революционер... Как и в случае с Тургеневым, И. Волгин стремится откреститься от такого спрямле­ ния фа,ктов. «Автор «Дневника писателя»,— пишет он,— перетаскивающий в безопасный угол тюки с нелегальщиной или — при м ак­ симальном взлете фантазии — компоненты для производства д и н а м и т а ,-в с е это, ра­ зумеется, в высшей степени детективно (курсив И. Волгина.— В. В .). Но увы (от­ метим это «увы ».— В. В.), столь ж е неправ­ доподобно». Спрашивается, зачем тогда столь неправдоподо'бную версию рассм ат­ ривать на более чем шестидесяти страницах книги?.. Автор пытается сломать стереотипное представление о последних днях Достоев­ ского, соединив новую информацию о дея­ телях «Народной воли» с общеизвестной историей предсмертной болезни писателя. К ак ж е происходит это соединение? «Скрупулезная» Анна Григорьевна тщ а­ тельно отрабаты вает, отмечает И. Волгин, стиль сво'их воспоминаний, посвященных последней болезни мужа. Действительно, нельзя не удивляться тому, что вещь, вы­ звавш ая порыв артерии у писателя, оказы­ вается то «тяжелым стулом», то «тяжелой этаж еркой». К тому же этот фрагмент ме­ муаров, как уверждает И. Волгин, связан с «творческими поисками мемуаристки» — по мере писания появляются новые подроб­ ности, уточняются детали, подыскиваются логические связи. Все это заставл яет заду­ маться о том, что же на самом деле произо­ шло в ночь с 25 на 26 января в квартире № 10. Вопрос возникает, но автор, несмот­ ря на то, что фактов у него предостато'чно для создания свтей версии, предпочитает водить читателя вокруг да около (очевид­ но, из соображений детективвости) и пред­ лагает столь гипотетические варианты зна­ комства Достоевского с его «революцион­ ным соседом», что это зна.комство, как и все, что за ним последовало, начинает сильно напоминать большой мыльный пузырь. Вот сюжет о «вселении господина Алафу- зова в новую квартиру» (Алафузов-Баран- ников —^ член Исполнительного комитета «Народной воли »). Он селится на одной лестничной площадке с Достоевским и тем самым получает «хорошее при кры ти е»,- это факт бесспорный. Но И. Волгину упор­ но хочется познакомить соседей. Сведе- тельств нет никаких, но «все же (Г— В. В.) отказаться о т предположения о знакомстве Достоевского с Баранниковым было бы оп­ рометчиво»,— читаем в книге. Допустим. Что же дальше? А дальш е максимально используется «фигура умолчания». Отсут­ ствие доказательств само по себе становит­ ся доказательством. «Миры» квартир, в ко­ торых обитают соседи, почти не соприкаса- ются, но, очевидно, имеют возможность наблюдать друг за другом...». Заметим, если Достоевский, «всероссийская знамени­ тость», еще может представлять интерес к ак объект для наблюдения, то самому пи­ сателю, пожалуй, более и нет дел, как изу­ чение «молодого, всегда со вкусом и по мо­ де одетого соседа с восточными чертами лица и вообще замечательной наружно­ сти». Д а, действительно, как пишет И. Вол­ гин, «не исключены беглые встречи на лестнице, взаимные поклоны, контакты на бытовом уровне. Но не исключены и дру­ гие, более тесные формы общения». Хотя не ясно — какие это формы, но согласимся — да, не исключены. Но дальше, что ж е д ал ь­ ше? А дальше начинается откровенная фан*- тастнка. «В своих тюремных посланиях Баранни­ ков ни разу не упоминает имя Достоевско­ го. К азалось бы, это обстоятельство как нельзя лучше свидетельствует в пользу то­ го, что этот сюжет его нимало не интересу­ ет». Если снять категоричность утвержде­ ния, то с этим выводом такж е можно со­ гласиться. «Но отсюда можно сделать и совершенно обратный вывод,— продолжает интриговать читателя И. Волгин.— Ибо не- упоманание Достоевского (далее подчерк­ нем.— В. ) ф акт поразательный и, на первый взгляд, необъяснимый». Обидно ав­ тору за Федора Михайловича: его (!) — и не упомянуть... Наиболее правдоггодобнаи версия звучит в этом сюжете едва слышно. «Достоевский служил хорошим прикрытием: об этом мож ­ но было оказать товарищ ам . Но совершен­ но необязательно осведомлять об этом под­ полковника Д обрж аяского и прокуроре Никольского и тем самым компрометиро­ вать своего соседа». Баранников не хотел компрометировать своего соседа! Именно поэтому ои, д аж е если и дум ал о Досто­ евском, не написал о нем товарищ ам . Имен­ но поэтому, подчеркнем, используя кварти­ ру Достоевского как прикрытие, он избегал знаком ства с ним, не ж елая сделать, во- первых, прикрытие менее надежным, В'о-вто- рых, не ж елая отрывать писателя от рабо­ ты и, наконец, оберегая его здо.ровье. Эту версию И. Волгин не отрабаты вает вовсе — иначе пришлось бы исключить интересный и многостраничный материал о Баранникове и его окружении — ведь книга все-таки о Достоевском... В св 1 ое время Ю. Тынянов ск азал: «Там, где кончается документ, там я начинаю.» И. Волгин вполне мог сделать попытку соз­ дать новую гипотезу, но он предоставляет такую вш иожность читателю. Но уж если автору не хватило для полета мысли не­ достающих фактов, то что говорить о чита­ телях? Используя образ П. Косенко, можно сказать, что миры двух квартир ведут себя как две вполне эвклидовы параллели, про­ ходя рядом, но вовсе не делая попыток к пересечению... Прочитав книгу, сожалеешь, что драго­ ценный камень, добытый трудом многолет­ него пО'Иска, вставлен в оправу без доста­ точной огранки. Такой камень был бы ин­ тереснее «в материале», чтобы его фактура проступала «весомо, грубо, зримо». Или в более выраженной художественной форме. Книга И. Волгина еще раз убедительно д оказала, что искусство ретроспекции тре­ бует от пишущего не только мастерсгва.