Сибирские огни, 1989, № 2

оправдал надежды, которые на меня возла­ гали в молодости. ...Чувствую я в себе бес­ конечно мно'го сил во всех отношениях; страшно подумать, сколько аспирантов я мог бы сейчас обеспечить работой. Единст­ венные два преподавателя математики здесь уже послали под моим руководством три работы, из которых две вышли, а третья в печати...» Адресат этого письма, Таня Мартынова, была близким другом Юрия Борисовича. Она была студенткО'й геофака Московского университета, когда Румера арестовали. Первое же университетское собрание после майских праздников 38-го года было посвя­ щено Румеру. Случилось так, что только ему одному. Обычно собрания коллектива, осуждавшие бывшего своего сотрудника, ныне врага народа, чтобы не собираться слишком часто, проводились после того, как «накапливалась» солидная группа вредите­ лей. Собрания проходили ровно — осуж­ давшие осуждали, остальные молчали. Так было и с Румером. И вдруг к концу собра­ ния худенькая студентка попросила слово. Ей это слово дали спокойно и равнодушно. Это была Таня Мартынова. «Товарищи,— сказала она,— я клянусь вам, что все, ска­ занное здесь про Юрия Борисовича, неправ­ да! Д авайте подумаем сейчас вместе, да­ вайте подумаем, что происходит...» После этого собрания от Тани отвернулись все ее друзья по университету. Одни ждали ее ареста, другие, гю-видимому, считали ее провокатором. Возвращ аясь к письму Тане Мартыновой, отметим одну очень важную черту Румера, отраженную и в этом письме; это — посто­ янное стремление найти учеников. При знакомстве с молодыми людьми он подсоз­ нательно прощупывал их как потенциаль­ ных своих преемников. Приутихшее было после ареста, это чувство быстро появилось вновь. Это было уже в Тушино, когда од­ нажды под вечер привели в спальню сов­ сем молодого человека и показали ему сво­ бодную койку. В одной руке молодой чело­ век держ ал книжку Понтрягина, в другой — тощий сидор, из которого достал пайку, и. держа ее на полупротянутой руке, стал всех оглядывать. До конца это зрелище мор понять только тот, кто вернулся в «ш араш ­ ку» из лагерей. Румер не был в лагере, но сердце его сжалось, он первым подошел к мальчику. Тут же выяснилось, что Румер оказался участником его судьбы. Молодого человека звали Колей Желтухиным. «Меня арестовали в 37-м году,— расска­ зы вал Николай Алексеевич Желтухин,— очень долго продолжалось следствие, суд и после — ожидание ответа на кассационную жалобу. В 39-м году жалоба была отклоне­ на и меня направили в лагерь в Котлас, не в сам Котлас, а на сплав по реке Сухоне и по ее притокам. Территория, на которой мы работали, была огорожена. Н аш а рабо­ та состояла в том, что по проходам мы под­ гоняли баграми лес к машине, которая свя­ зы вала этот лес в пучки. Жили мы на бар­ же, на реке. Берег огорожен, а кругом во­ да, стылая. Я понял тогда, что человек мо­ жет вынести гораздо больше, чем может представить его разум. Я подал там заявку на некоторое изобретение, связанное с заж и ­ ганием двигателя, главным образом, авиа­ ционного, но можно и автомобильного. Эта моя заявк а по тюремной администрации по­ шла в Москву, и там она была направлена Стечкину. Они посмотрели эти каракули, буквально, каракули, потому что В'Се было написано на листочках школьной тетради, а вместо чертежей рисуночки от руки. По­ нять эти каракули было трудно. Професси­ онал их писал или непрофессионал, но вид­ но было, что человек в этой области что-то знает. И дали такое обтекаемое заключение, довольно рискованное по тем временам, что тюремное начальство вы звало меня в Моск­ ву. Заключение было подписано профессо­ ром Стечкиным и профессором Румером. Когда я приехал в Москву, то сразу вы­ звал подозрение начальства, слишком мо­ лодым был, мне было 23 года. Но меня все-таки отправили в Тушино. Здесь быстро разобрались, что я непрофессионал, но я был матерый чертежник. Студентом я под­ рабаты вал на заводе в КБ, и у меня был твердый чертежный почерк. Меня оставили в Тушино и поставили на общий вид одно­ го из двигателей. В Тушино делали два ти­ па двигателей. Один разрабаты вал Добро- творский, специалист по карбюраторам, второй — Чаромский, известный конструк­ тор, у которого работали Стечкин и Ру­ мер. Все они прибыли сюда из Болшево. Болшевский период кончился до моего прибытия. Когда я приехал, то было полно разговоров про Болшево. Как я понял, Болшев 10 был некий промежуточный этап, где просто всех собирали, а приняв реше­ ние, кто что делает, распределяли по кон­ кретным большим заводам и КБ. И нача­ лась БОЛЬШАЯ РАБОТА. Я приехал в Тушино в июле или в авгус­ те 39-го года и сразу попал под опеку Юрия Борисовича Румера. Он занимался расчетами по дизельному двигателю' Ча- ромского. Двигатель был четырехосный. Наличие такого количества осей приводило к возникновению большого числа колеба­ тельных процессов в этих валах. И Румер занимался расчетом крутильных колебаний валов. Он делал и другие работы, в частно­ сти, вместе с Стечкиным, но мне судьба этих работ неизвестна. Т. е., за кем числят­ ся эти работы, я не знаю, а то, что они ус­ пешно применялись, это безусловно. Юрий Борисович очень хотел, чтобы я занялся расчетами, но такой потребности в КБ Добротворского по обычному многоцилин- дрово'му карбюраторному двигателю не было, и я оставался на общих видах. Но Юрий Борисович все время об­ суждал со мной свою работу, и по­ том, когда я уже занимался расчетами нового двигателя в Казани, я из его мето­ дов взял определенные подходы, и они пригодились. Но к тому времени мы друг друга потеряли. Кто знал, что много лет спустя мы будем жить в одном и том же городке и проживем вместе более двух де­ сятков лет. И, хотя мы пробыли в Тушино вместе не более полугода, оно всегда с на­ ми. А для меня Тушино просто было спа­ сением. Меня ведь арестовали студентом третьего курса. В обвинении у меня было написано «антисоветская агитация», статья 58, часть 1. Мне дали восемь лет и пять лет поражение в правах. Но пока до этого де­ ло дошло, меня держали в воронежской тюрьме, потом в Богучаре, в тюрьме, а уж когда пришел приговор, отправили в л а