Сибирские огни, 1989, № 2

тельности. Он едет в Германию с единст­ венной целью— приобщиться к новой науке и посвятить себя ей. О встрече с Эйнштей­ ном он и не мечтал — это было из области фантастики. Но судьба сложилась иначе. Он не просто встретился с Эйнштейном, а был рекомендован ему в качестве «идеаль­ ного ассистента». Но сотрудничество с ве­ личайшим из физиков, о котором молодой человек даж е не смел мечтать и которое вдруг стало таким реальным, не состоя­ лось. Почему? «К огда я во второй раз, через несколько месяцев после первой встречи, и по прямо­ му указанию Борна, поехал к Эйнштейну,— писал Юрий Борисович,— я был уже ярым адептом квантовой веры, и ничего иного для меня не существовало. На этот раз беседа длилась около часа. Эйнштейн подробно изложил мне свою работу об абсолютном параллелизме (один из вариантов «единой теории поля».— Прим. автор а). Мое отно­ шение к этим идеям было тогда уже при­ мерно таким же, как и у других молодых «кван товы х» физиков, т. е. в возможность построения «единой теории поля» я не ве­ рил. Но говорить об этом Эйнштейну мне не пришлось: он, очевидно, сам это понял. А я не понял, что своим безразличием к идеям, захватившим Эйнштейна, подвел чер­ ту в том разделе своей биографии, который был с ним связан». Вот, пожалуй, и окончательный ответ: для «ярого адепта квантовой веры» ничего, кроме квантовых теорий, больше не сущест­ вовало. Человек увлекающийся, необыкно­ венно способный и многогранный, он с лег­ костью мог бросить дело, которое вчера ка­ залось ему самым главным. Мог бросить в тот самый момент, когда мечта становилась реальностью, когда он оказывался на самом гребне. Ему нравилось все: физика, мате­ матика, химия, литература, девушки, язы­ ки. Он не вымерял свои силы, не мерил вы­ году, а просто легко отдавался во власть своих увлечений. И боги не раз находили удобный случай покарать его. В озвращ аясь ненадолго к геттингенско­ му периоду, надо сказать, что в самый раз­ гар «квантового угара» Юрий Борисович все-таки коснулся «единой теории поля». Он сделал одну работу, так, между прочим, и даж е не пытался ее публиковать. Но эта работа побудила Макса Борна написать письмо Эйнштейну: «Дорогой Эйнштейн! Этой же почтой я отправляю тебе новую работу Румера, в которой он, как мне ка­ жется, сделал действительный шаг вперед в том направлении, к которому стремился много лет... (дальше следует изложение основной идеи работы Рум ера). Теперь ос­ тается только вопрос, следует ли идти в этом направлении дальше и сформировать эту теорию или же переходить, как ты это пробовал, к совершенно новой геометрии,— об этом я не могу судить. Но думаю, одна­ ко, что нужно идти обоими путями». Мнение Эйнштейна об этой работе оста­ лось неизвестным. В комментариях к при­ веденному письму Макс Борн пишет: «Мое письмо от 6.10.31 и следующее письмо от Эйнштейна отделяют друг от друга около полутора лет, которые вместили в себя столько событий, что научные проблемы отодвинулись На задний плай... Толпы "к о - ричнеВ'Орубашечников терроризировали страну; затем наступил нацистский перево­ рот, и, однажды, в конце апреля 1933 года, я нашел свое имя в газете, в списке лиц, которые, согласно «новым законам » о слу­ жащих, были отнесены к числу неугодных». А Румер был тогда уж е дома, захвачен­ ный счастливым круговоротом московской жизни. И та работа, которую Борн счел «действительным шагом вперед» в направ­ лении, которое целиком занимало Эйнштей­ на и ' которому Эйнштейн посвятит всю свою жизнь, к азал ась Румеру далеким и незначительным эпизодом. И вот, настало время, когда Юрии Бо­ рисович оказался отгороженным от внеш­ него мира железными решетками, когда Эйнштейн стал для него мифом. А рядом были Стечкин и Глушко, а потом Туполев, Королев и Мясищев. Когда они на досуге собрали свой струн­ ный оркестр, для которого скрипки и альты сработали из отходов высо’кокачественной летной фанеры собственными руками, когда от выпущенного в воздух самолета зависе^- ла их жизнь и свобода — вот тогда Юрий Борисович вернулся к своим старым идеям, стал одержим ими, и тот далекий эпизод послужил теперь толчком для огромного труда, длиною в полтора десятка лет. Основная идея этого труда восходила к идеям Калуцы и Клейна об использовании пятимерного пространства для единого описания электромагнитных полей и грави­ тации. К этим же идеям в конце тридцатых годов придут Эйнштейн и Бергман (Эйн­ штейн в разные годы пробовал самые раз­ личные подходы для создания единой тео­ рии поля). Юрий Борисович создал свою «Пятиоп- тнку». Он был уверен, что сделал большое открытие. Десять трудных лет он жил этой работой, проверял и перепроверял ее, каж ­ дый раз убеждаясь, что все хорошо, все пра­ вильно, противоречий никаких нет. Он писал ее на фоточувствительной кальке, сшивал листы посередине, и получалась большая ж елтовато-розовая тетрадь. Таких тетрадок собралось много, в сумме больше, чем на триста страниц. Если он к ночи кончал ис­ писывать розовую страницу, то засыпал с желтой страницей, заполненной мысленно тем, чем заполнит ее завтр а. Румеру и сны, если они были, снились ж елтовато-розовы ­ ми. Ж елтовато-розовой была у них и поэ­ зия. Всюду, куда бы ни перебрасывали Специальное ОКБ, была прекрасная техни­ ческая библиотека, а с художественной ли­ тературой, особенно с поэзией, было небо­ гато, И арестанты, собираясь редкими сво­ бодными вечерами, вспоминали скопом сти­ хи, писали их на желтовато-розовой кальке и сшивали в тетрадки. В семье Румера со­ хранилась из этой библиотеки «Анна Онеги­ на». А еще сохранились три тетрадки с к а­ кими-то вычислениями. «Пятиоптика» бы­ ла утеряна. Юрий Борисович восстанавли­ вал ее в ссылке. И сделал он это быстро, без тоски и уныния. Он писал из ссылки Тане Мартыновой: «Милая моя Таня! Твое внимание ко мне бесконечно трогает меня, и я очень дрию его... Основное, что определяет пульс моей жизни, это глубо­ чайшее убеждение в том, что я сделал крупнейшее научное открытие и полностью