Сибирские огни, 1989, № 2

ет своего одиночества, коль придет охота поговорить с кем-то, в состоя­ нии поговорить с байкальской ли волною, которая вдруг, шальная, нака­ тит на берег, со взгрустнувшей ли березкою. Ему все едино, он признает за всем сущим право не только жить, а и мыслить, поступать по-своему. Уж такой он и есть, и себя считает малою частью сущего, и не смущается этой своею малостью, не огорчается, почитает за счастье жить среди остального мира. Я люблю приезжать сюда и подолгу сидеть в его юрте, которая раньше стояла в улусе, в семи верстах от берега, но, коь-да по­ мерла жена, ему сделалось скучно среди людей, и он съехал... — Иль всем про все знать надо? Иль я не скажу про то, что на серд­ це, коль нужда заставит?.. Странный старик, не поймешь его сразу, бывает, радуется, когда я прихожу к нему, а бывает и наоборот, досада в смуглом скуластном ли­ це: вот, дескать, помешали, поломали его одиночество, не дали додумать мысль... А мысль еще сильна и молода, случается, прикоснется и обож­ жет. Порою скажет с грустью старик: — Много чего повидал я, но пуще другого чего помню себя, малого. Пришли люди на берег Байкала, строить начали, отец говорил: дорогу... То и делали, однако, да все без ласки к земле, зло и торопливо. Байкал едва ль не каждый день в дыму и копоти, а скоро и дышать ему стало не­ чем, и тогда осерчал... Поднял из глубин грозный ветер и погнал огонь сквозь тайгу к Иркуту. Иркут красным сделался. Люди в страхе бежали кто куда. Отец думал, пришел конец свету. Но нет... Верно, на войне он отринул все, чем жил прежде, но отгремели бои, вернулся, сейчас же и вспомнил про то, сердечное, и тишина мирская па­ ла на сердце, чуткая тишина, случалось, и ломало ее недавнее, грозное, и тогда просыпался посреди ночи в поту весь и шел к урезу байкальской воды н долго стоял, слушая плеск ее, словно бы не веря, что все, так по­ ломавшее в душе тихое и доброе, уже позади. Но был крепок духом и су­ мел вернуть то, сердечное... С новою силою возлюбил отчую землю, и скоро боль ее опять стала собственной болью, он словно бы слился с ок­ ружающим его миром и, когда видел огонь ли шальной в тайге, ветром ли потревоженную рощицу, сейчас же спешил туда, принимая чужую боль, как свою, душевную. А люди не всегда понимали его, когда он ока­ зывался посреди лесосечной делянки и смотрел на обильно облитые горь­ кою смолою по срезу поверженные наземь деревья, и в лице менялся, черным делалось, угрюмым, говорил с тоскою: — Что же вы, люди?.. Иль давнее не в память уже? Иль утеряли вы что-то в душе нынче, люди?!. Нынче я часто повторяю эти слова старика и понимаю, что это не про­ сто слова... Тогда отчего же не всяк среди нас пропустит их через свое сердце? Что же еще увидеть, что перенести, чтобы затвердевшие люд­ ские сердца сделались добрее, мягче?.. В июньский полдень тих Байкал и синеок, волны едва шевелятся на легком нешаловливом ветру, а по берегу камни светятся, возьмешь са­ мый малый из них, поднесешь к глазам, и чудное увидится, будто в ка­ мушке, на самом дне плещется байкальская волна, синеокая, и солныш­ ко играет на острых зазубринках. Я люблю разглядывать эти зазубрин­ ки, есть острые, как бритва, а есть и другие, не такие колючие и шерша­ вые, проведешь ладонью по их поверхности, и какой-то теплый и ласко­ вый холодок ощутишь, и теплое чувство подымется в груди, и мысли уне­ сутся далеко-далеко... И скоро исчезнет это чувство, придет другое, горь­ кое. Тихо вокруг, и ничто не помешает увидеть себя среди людей, кото­ рых ни разу не встречал в жизни, но которые почему-то сделались близ­ кими и понятными, да нет, не во всем, конечно, и есть разве люди, что могли бы сказать про кого-то: я все про него знаю?.. В такие минуты я словно бы не принадлежу себе, и все, что было со мною вчера или по­ завчера, забывается, и я живу какою-то другою жизнью, и вижу огром­ ное море и людей на берегу моря, растерянных, не знающих, что их ждет через час-другой, в изодранной, обожженной одежде, толпятся на берегу, кричат, показывая руками на полыхающую тайгу, на студеное