Сибирские огни, 1989, № 2

тьма, нависшая над ним, окружившая со всех сторон плотно и неуступ­ чиво, и есть отчаяние?.. Бальжийпин не знал, день ли нынче за стенами тюрьмы, ночь ли?.. И это было хуже всего, наводило на мысль, что время остановилось. Теперь он удивлялся, что относился ко времени, как к чему-то извечно данному, не вызывающему и малого беспокойства: идет себе, и ладно... Но очень скоро удивление переходило в смущение, а потом в растерянность, и тог­ да думал, что сам повинен в том, что время остановилось. Он не дорожил им там, на земле, не лелеял и не берег, и вот теперь расплачивается за это. Странно, время для него сделалось едва ли не одушевленным пред­ метом, готов был поклясться, что в прежние годы не однажды встречал­ ся с ним, видел, и только теперь, к несчастью, запамятовал, как выгля­ дит. Он подолгу ходил по темнице и все силился вспомнить; иногда ка­ залось, что это усилие не напрасно: какие-то образы, неясные, смутные, маячили в неближнем отдалении, и он спешил им навстречу, но вот беда, стоило подойти поближе, как те отодвигались от него. И так продолжа­ лось не один раз и не два, он, случалось, сильно уставал, гоняясь за вре­ менем, а может, и не за временем, а за призраком, обретшим черты, сде­ лавшимся одушевленным, времени. Он не знал, ночь ли за стенами тюрьмы, день ли?.. И это наполняло смг'тиой тревогою, думал, что он жил на земле не так, не понимая много­ го "и мало к чему стремясь. Если бы начать все сначала, он стал бы жить по-другому, непременно больше прежнего радовался бы восходящему солнцу, старался понять, отчего так ярко в душную июньскую полночь горят звезды?.. Какой же он был слепец, когда не замечал этого, увлечен­ ный делами, которые лишь малая часть бытия! И впрямь, если бы начать все сначала!.. Но понимал, что это невоз­ можно и остается одно — ждать и надеяться... Но ждать, ничего не де­ лая, было мучительно. Только чем же он мог заняться здесь, в глухом каменном мешке, куда не проникает и малый луч света?.. Не сразу и не вдруг, а постепенно обретая в себе что-то, силы какие-то, прежде и само­ му неведомые, глубинные, в существе ли, в душе ли, которая есть про­ должение существа-, он осознал, что даже и в этом положении можно сыскать занятие, что отодвинуло бы от края... Сначала он предался вос­ поминаниям, и это были далекие воспоминания, касавшиеся еще тех лет, когда мало что знал про себя, когда только учился понимать жизнь. Эти воспоминания были слабые и обрывочные, проносились в сознании слов­ но облачка, гонимые ветром, и тем волновали, неясные. Он ходил по темнице, а на сердце делалось все неспокойнее, и стран­ но волновало, вдруг чудилось, что злое и несправедливое, происшедшее с ним, есть случайность, пускай и трагическая, и быть ей недолго, скоро исчезнет, и все вернется на круги своя, и он опять станет ходить по улу­ сам и деревням и помогать людям, и уж никто не будет преследовать его. Все-таки и это состояние потерянности длилось ровно столько, чтобы окончательно не впасть в отчаяние, что-то в Бальлчийпине страгивалось, упрямое, раздвигая темноту прежде всего в нем самом и уж потом вок­ руг него, чудилось, видит в темноте, вдруг промелькнет перед глазами серый, изъеденный сыростью камень, выступивший из противоположной стены, или серебристая паутина, павшая с потолка... Проблески, проб­ лески... Сколько же их в темнице! А может, эти проблески идут из серд­ ца, горячие и сильные, и уж потом тщатся осветить глухое замкнутое пространство?.. Промельк света и воспоминание... И опять — промельк света и вос­ поминание, которое и вроде бы ни о чем, чаще за ним не виделось ничего конкретного, а только светлое и мягкое, при малейшем усилии с его сто­ роны сейчас же и гаснущее, так что он намеренно сдерживал в себе это усилие, но в том-то и беда, что, чем больше сдерживал, тем легче рва­ лось, и уже трудно было отыскать его во мраке. Удивительно еще и то, что воспоминание, которое вдруг сверкнуло в нем, потом исчезало, так что ничего не оставалось и нельзя было даже сказать, о чем оно?.. И это 102