Сибирские огни, 1989, № 1

Изощренно хитер ум человеческий. И страждет душа, и совестится, бывает, что мучает себя нещадно, а вот ум в то же самое время лазееч­ ку ищет, все ловчит. Случается, что и найдет, а потом нашептывает; «Да ладно уж... Могло сотвориться и хуже. А Ознобишин что ж?.. Пожил на земле сладко, властью попользовался куда с добром! К примеру, в ар­ тели чего токо не вытворял! Штрафами кидался во все стороны, как д е ­ ревенская ребятня первыми снежками. А денежку, у артели отнятую, не в казну тащил, в свой карман прятал. Уж я-то знаю, небось все рядыш­ ком с ним, рядышком... Сам говорил: ты, Филька, меня держись, при всяком ветре в мою сторону правь, не пропадешь... И — правил, чего ж!.. Неьбось не токо рядчик, ишо и староста, мог много чего вытворить, ког­ да б захотел!..» — Пожил покойничек-то,— шептал Филимон.— А теперь дай друго- му.пожить. Все по совести надо, по разуму... Распалял себя Лохов, и разное дурное выискивал, что было в Озно­ бишине, и много чего находил, и обиды вспоминал, а их было не счесть, не баловал его ласкою покойничек, бывало что и покрикивал, чуть свет поднявшись; — Эй, ты, Филька, сукин сын, опять сапоги не почистил? Мне ж в ко 1 Угору иттить! Но погоди, варнак, дождесся у меня, посажу в яму на казенные харчи! А порою не только покрикивал, мог и ударить... — А я все терпел, терпел... Да, видать, есть предел терпению. Вот и счелся и не за себя токо, за людей... Через минуту-другую едва ли не Колькой Ланцовым, поминать про которого великий охотник Христя Киш, слыхать, даже пытался найти его, но где там!— мнил себя Лохов. И это помогало обрести душевное равно­ весие, но ненадолго. И все потому, что перед глазами опять появлялся Ваяька каторжный, упрямый, черт, не соглашался, говорил зло: — Врешь, Филька. Никакой ты не разбойник, душегуб ты, и гореть тебе в аду! — Сам ты врешь,— не очень уверенно отвечал Лохов и оглядывался, умом-то он понимал, что никого рядом нету, разве что сосны да ели, а все ж не умел одолеть в себе робость, вот и оглядывался, вдруг да и видел промеж стволов Ванькино лицо, и тогда не пугался, нет, лишь грозил ему пальцем и говорил с досадою: — Эк-ка, дура!.. И на том свете ему тесно, а батянька сказывал (приходил как-то во сне), что вольготно там, хошь и людно, простору много... Тайга оборвалась как-то сразу, вдруг, завиднелся впереди рабочий поселок, маленький, счерна, в желтых клубах дыма. Лохов помедлил, соображая, куда пойти, а потом сказал удивительное не только своему разумению о жизни, а и деревьям, кажется, тоже; зашумели вдруг, за ­ гудели, хотя и безветрие: — Загляну-ка в кабак. На душе у меня чевой-то паскудно... О к о н ч а н и е сл е д у е т.