Сибирские огни, 1989, № 1

хребта, рассыплет на прилавке горбом добытое, от пота еще не отошед­ шее, тусклое, а такое приманчивое золотишко и скажет легко: — Гуляю... Дивились проезжие: дикий народ сибирский, не понимает своего ин­ тереса, ломает его почем зря... Верно что, не понимает, и не потому, что слаб рассудком, ума у здешнего люда во всякую пору хватало, а. только не видит в этом смысла, другое в голове, вдруг да и посреди веселого ка­ бацкого застолья вспомнит про то, как гнула печаль-тоска, и протрезве­ ет, покрутит в недоумении башкою, крикнет, с чего-то разобидевшись: — Эй ты, кабацкая морда, тащи ишо! Гуляю!.. От прадеда к деду, от деда к отцу, от отца к сыну,— так и тянется она, ст{щнствующая цыганка, грусть эта, и нету ей ни конца ни края. Ах, Сибирь-матушка, трижды проклятая и трижды любимая, под добрым июльским солнцем возросшая, лютым январским морозом ло­ манная, стоишь ты от веку неколебимая, пугали тобою ребятишек, под­ нявшихся к западу от Урала, скликали на тебя разные беды, от бога ли, от дьявола ли, а ты все стоишь, неуговорная на льстивые речи, понятная лишь тем, кто живет на твоей земле, корнями уйдя в нее. И стоять бу­ дешь. В лютые годины, когда туго приходилось России, вдруг впомина- ли про тебя, суровую, и тогда шли твои сыновья на Восток ли, на Запад ли, несли на кончиках штыков ярость немалую и спасали русскую зем­ лю. Где только нету безымянных могил сибиряков! Пораскиданы, по­ рассеяны, бурьяном поросшие, а все ж не забытые, в памяти сибирского люда они, и не сдвинуть ее, не супрямить, стройна и высока, только и остается поклониться ей. И я кланяюсь и говорю что-то Байкалу, и у меня такое чувство, что он понимает меня и одобрительно пошумлива­ ет верхушками торосов, расшевеленных ветром. Сыплется оттуда, свер­ ху, на голову мне мягкий снег, и скоро шапка делается белою, и тогда я поднимаю руки и ловлю снег в ладони, разглядываю: искристый, упря­ мый, словно бы нехотя съеживается, тает и тоненьким ручейком стекает на землю, и там, куда стекает, на белой снежной поверхности образует­ ся глубокая воронка. Я наклоняюсь, долго разглядываю эту воронку, и чудится, на самом дне тоже есть какая-то жизнь, и глазу не под силу увидеть ее, и слухом не дотянешься, но есть что-то в душе ясное и глу­ бинное, и это помогает разглядеть то, что не подвластно другим чувст­ вам. Я вижу маленький, величиною с горошину, домик, и людей в том домике, тоже маленьких и каких-то на удивление слабых, и даже черты родных лиц признаю, то мать и отец, их уже нет на земле, они там, за чертою, но они и здесь, в этой воронке, в домике величиною с горошину, подле которого высятся, нависая, снежные горы, на самом-то деле это не горы, конечно, а острые, обточенные водою и оттого ярко посверкиваю­ щие края воронки. Но нынче для меня это — горы, и я боюсь, что они упадут на домик и придавят, и я говорю об этом отцу с матерью, но они только удивляются, и слышится мне чудное что-то, родители мои так сроду не сумели б сказать. Но разве все, что есть на земле — не хруп­ кость, не стеклышко, брошенное на середину дороги, которое и разда- вить-то ничего не стоит?.. Я в смущении закрываю глаза и долго, опу­ стившись на снег, сижу так, и разное видится, и люди, которые собра­ лись на войну, ждите, говорили, вернемся с победою — не вернулись; и речка моего детства, славная была, кормилицею звали ее; нынче той речки нету — грязный ручее.к вроде бы течет, а вроде бы и нет, будто де вырубили в верховьях лес, потому и усохла речка... И многое другое ви­ дится, и на всем хрупкость — боязно прикоснуться, и на сердце тоже хрупкость, я остро ощущаю ее и боюсь пошевелиться, так и сижу, расте­ рянный. Когда ж прихожу в себя и, утирая со лба липкий, противный пот, снова смотрю в воронку, уже ничего не разгляжу, и мне досадно, и я силюсь сыскать в душе утайное и не умею этого сделать. И тогда по­ дымаюсь и медленно бреду, и думаю о себе, и странно как-то, мне ка­ жется, да нет, я уверен, что Я это не только то, что Я есть теперь, а еще то, что Я был прежде, когда не дышал земным воздухом, а еще то, кем Я буду, когда меня не станет на земле. Что-то большое, теснящее в гру