Сибирские огни, 1989, № 1

землю? В конце концов, и эта земля наверняка уже не была для них чу­ жою, провели тут много лет и не могли не почувствовать всей ее тихой, не сразу приметишь и ощутишь, прелести. А деревья пошевеливали ветвями, и зимовье уж близко, вон оно, при­ давленное почернелым снегом, срубленное из сухой сосны, дым тянулся из продушины, густой, пахнущий смолою. Бальжийпин не сразу узнал старуху, так поменялось ее лицо, что-то светлое в нем, одухотворенное, такие лица бывают у людей, близко по­ дошедших к черте, за которой начинается неведомое. И свет и одухотво­ ренность эти какого-то другого свойства, в них нету жизни, тепла, они не радуют людей, напротив, пугают своей извечною незнаемостью, отчужденностью, словно бы пришли из иного мира и обволокли того, кто очутился у края, отторгнули из жизни, сделали так, чтобы забыл про нее, неласковую. Бальжийпин не знал, сможет ли помочь старухе, и все же делал что- то, и делал осмысленно и четко, с тою пронзительною ясностью и верою в разумность ремесла, что так присуща людям его профессии. А потом долго сидел подле нее, взмокший, расслабленный, уж и не в силах поше­ велить рукою, и ни о чем другом не думал, лишь о том, что он, кажется, сделал все, что умел, и теперь ничто не зависит от его воли, а только от воли обеспамятевшей старухи, если она еще осталась у нее. Потемну, когда лицо у старухи утратило ту, казавшуюся неживою, одухотворенность, а сделалось усталым, и многочисленные морщины, словно бы оттаяв, заняли свое привычное место, Бальжийпин и Краше­ нинников соорудили из сухих жердинок носилки, положили на них боль­ ную и вышли из зимовья. 13 Тих и нешумлив Байкал, когда подо льдом, и только торосы, иной из них в пятиэтажный дом, скажут и неопытному глазу о том, что бывает и дерзок и своенравен. В феврале, кажется, ездил я на Байкал, долго стоял у маяка Федора Ивановича Соймонова, думая об этом могучем старце, который после того, как сняли с него позор кнута и каторги, по­ крыв седую голову трехцветным русским знаменем, обласканный Елиза­ ветою, приехал в Сибирь-матушку, увидел священное море, и с тех пор сердце его наполнилось великой любовью к здешней земле. Я думал об этом человеке, перебирая в памяти всю его долгую жизнь, и на сердце у меня было хорошо и спокойно. Мне казалось, что я понял его, словно бы воочию увидел все то, что волновало могучего старца, помогало жить гнутому, каленым железом пытанному, но не сломленному. А потом мои мысли раздвинулись, со мною рядом оказа­ лись Мария и Сафьян Крашенинников, Бальжийпин. Они тоже, случа­ лось, приходили к маяку С о й м о н о в а ,к аж д о г о по-разному, их волно­ вали те же мысли, что и меня. И в’ этом мне виделось большее, чем обычная связь времен, нечто такое, от дедов и прадедов, что живет в че­ ловеке и не дает остановиться, зовет куда-то, может, к самому пределу, за которым начинается неведомое и к чему болезненно тянется все су­ щее в нас. И неспокойно сделалось, спросил у себя: куда же мы идем, люди?.. И тотчас встало перед глазами недавнее: горная речушка, весе­ лая, быстроногая, так и скачет по камням, так и скачет, словно бы боясь не поспеть к Байкалу. Вода в речушке чистая, и малого пятнышка не сыщешь. Но пришел как-то и не узнал речушку, порыжела, и огромные маслянистые пятна плавают на водной поверхности, все разрастаясь. Много позже услышал, склад какой-то с горюче-смазочными материа­ лами поставили в верховьях речушки, и разом поменялась она и уж не радует глаз. Куда там! Другое видится: будто вся она, снизу доверху, такая вот, желтая, маслянистая, и не только она одна, а еще и те, что испокон веку тянутся к Байкалу, много их, десятки, сотни... И вливают­ ся в Байкал темные речки, и меняется вода в нем совершенно, уж не хрустальная да прозрачная, когда в тихую погоду и на самом глубоком 83