Сибирские огни, 1989, № 1

пускал того, другого, по миру: иди начинай все сызнова, так угодно мне!.. Нынче все по-новому, вроде бы особых перемен нету, а люди другие, тихие, скрытные, обхождению обучены, им выть хочется, а они улыба­ ются, такие нынче люди... Нагляделся! И тошно стало, подвалила б оказия, смотался бы подальше, чтоб не видеть этого! Но так уж скроен мир, что даже ему, Мефодию Игнатьевичу, надо считаться с обстоя­ тельствами и не всегда делать то, что хочется. Тут не многое зависит от него лично, и он тоже превращается в нечто механическое, становится принадлежностью какой-то огромной машины, крутится та машина, вертится, и он вместе с нею, часть ее. 12 А хувараки преследовали Бальжийпина, он чувствовал это на каж­ дом шагу. Куда б ни пошел, в каком бы улусе ни остановился, люди го­ ворили, что здесь были хувараки и спрашивали про него. Знать, что по твоему следу идет кто-то, не очень приятно, но Бальжийпин старался поменьше думать о том, что стало бы с ним, если б хувараки настигли его. Много лун назад, когда мальчишкою привезли его в дацан, служил там молодой сонгол ', принял по-доброму, утешал, если мальчишка на­ чинал сильно скучать. Бальжийпин привязался к сонголу, расспраши­ вал про житье в дацане, и тот отвечал, и не быж> в его словах успоко­ енности, и вовсе мальчишке делалось грустно, когда тот вспоминал про прежнюю свою жизнь в Селенгинской степи, про скакуна, на котором занимал первые места в скачках. А потом сонгол исчез. Его долго не было в притворах дацана, и Бальжийпин стал понемногу забывать о нем, как вдруг тот появился, шел по чистому, и соломка не шевельнет­ ся, двору, так не похожий на прежнего, молодого и сильного, легкого и проворного в движениях; шел вяло и тоска стыла в глазах, и страх, едва поспевал за хувараками. А потом он навсегда исчез из жизни Бальжий­ пина. Шептались в дацане по темным углам: — Водворен нарушивший священные устои в дальнюю темницу, под храмом, где и примет смерть, отринутый без воды и пищи. Так повелел Совет мудрейших. Бальжийпин неплохо знал притворы дацана, яо и там были места, куда не пускали. Наверно, в одном из таких утаенных от людского гла­ зу, глухих и мрачных, докуда не доходит малый узелок света, все еще спеленутая по рукам сыромятными веревками, томится душа бедного сонгола, которому сделалось тесно посреди молитвенных стен и мучи­ тельно захотелось на волю, туда, где пасутся дикие табуны, а люди не прячут друг от друга глаза и улыбаются, когда хорошо на сердце, и грустят, если встретят на пути неладное. О, сколько же раз Бальжийпин испытывал те же чувства, и не только в детские годы, а и повзрослев и многое поняв из учения, которое принято священнослужителями как догма!.. Вдруг да и затомит в груди, и, не в силах совладать с душевною мукою, пойдет к вратам дацана и долго будет смотреть в тихую голубую даль, и тогда встанет перед глазами не это, нынче увиденное,— другое, смутное и неясное, по малости лет не все сумел запомнить,— вроде бы тускло светящий очаг в отчей юрте, да смуглые, с длинными худыми пальцами, руки матери, проворно бросающие в синий огонь аргальные лепешки, а чуть спустя шустрая зеленоглазая речка близ Шаманкиного улуса, случалось, прибегал сюда и подолгу бродил, испытывая себя на крепость, в холодной воде, почти ледяной и в самую жаркую пору, так что пальцы на ногах тотчас же и задеревенеют. Знал Бальжийпин, отчего хувараки гоняются за ним по бурятской степи, передавали люди, что велено ему хамбо-ламою^ перестать лечить больных. Видать, в дацане не хотят, чтобы он занимался своим. ремес- ' Одно из бурятских племен. * Высший буддистский сан.