Сибирские огни, 1989, № 1

ручьем, и этот ручей был достаточно глубоким и скорым, и, если раньше он старался как можно быстрее пустить их в дело, чтоб не лежали мерт­ вым капиталом, то теперь сделать так удавалось не всегда. И не потому, что трудно было сыскать новое, сулящее выгоду предприятие. Сибирь оставалась Сибирью, краем могучим и неосвоенным, и не надо было иметь умную голову, чтобы при наличии капитала не знать, где и как развернуться... А потому, что в нем самом в последнее время что-то не срабатывало, затормаживая действия, а подчас и попросту превращая их в суетню. Сначала он склонен был считать, наблюдая за собою такое, что стареет, но потом понял, что дело тут вовсе не в старении, в дру ­ гом... Странно как-то получилось, вдруг появились подле него люди хваткие, увертливые, а те, прежние подрядчики, с кем бь 1 л знаком с ма­ лых лет, подевались куда-то, уступив место всяким там Крузенштернам и Мюллерам. Видать, не выдержали доморощенные промышленники конкуренции, сошли... Это он потом сообразил, что не выдержали, а по­ началу все удивлялся, что же происходит? И даж е письмо отправил графу Сергею Юльевичу Витте, которого по старой памяти считал сво­ им добрым знакомцем: дескать, было же решено, что^железная дорога есть дело домашнее, а тут немцы всякие, хоть и российские, а все нем­ цы... Но ответа Мефодий Игнатьевич не получил и, имея душу чуткую, надолго заскучал и первое время даже в контору перестал ходить. Но мало-помалу отошел и снова принялся вершить дело, которому служил уже на протяжении многих лет преданно и со всею страстью, на какую только способен, то есть снова начал вникать во все, что способно уве­ личить капитал. И тут увидел такое, что расстроился донельзя, обозлил­ ся. Он увидел, с какою безрассудностью новые подрядчики относились к сибирской земле, готовые уничтожить все, что ни есть на этой земле, лишь бы и от уничтожения получить прибыль. Они ничего не жалели, действуя по принципу: не мое, значит, ничье... Странно, что многие из них собирались осесть в Прибайкалье, в Верхнеудинске ли, в Иркутске ли, закладывали фундаменты под жилые дома, намереваясь со време­ нем привезти сюда свои семьи. Казалось бы, это должно было как-то заставить их с большей бережливостью относиться к здешней природе, не губить ее почем зря, где ж, как не тут, придется жить детям их, вну­ кам. Однако же нет, оглядев сибирские просторы, они словно бы оша­ лели н, очевидно, решили, что богатства сей земли беспредельны. Но Мефодий-то Игнатьевич знал, что это далеко не так, и земля в Сибири хрупкая, слабая, ездил как-то по северным берегам Байкала, видел: где огненный пал прошел еще в прошлом веке, там и травинка не вырастет, а деревца если и появляются на бел свет, то какие-то хилые, вялые, словно бы неправдашние, и он остро пожалел их. С малых лет, бог весть отчего это пошло, а только не от отца, который был дерзок и суров и не знал ни к кому жалости, Мефодий Игнатьевич возлюбил все окружаю­ щее: хрупкую и в тихую погоду с испуганным шелестом ветвей осинку, и дивную лапушку — черемуховый куст на берегу щебечущей речки, и воду в этой речке, прозрачную и чистую даже в паводок, словно бы есть в ней силы какие-то, и они не дают речке сделаться мелкою, а воду грязною. И впрямь есть что-то, и не только в речке, во всем живом и цве­ тущем мире Прибайкалья, чудное что-то и в высшей степени разумное. Вот выйдешь в степь и приметишь средь прочей зелени голубую цветом в ясное полуденное небо траву, подойдешь поближе и долго станешь глядеть на нее, и тогда откроется трепетное и живое дыхание, а еще и пылкость нездешняя, будто бы хочет сказать эта трава, которую буряты называют певучим именем — ая: «А вот и живу, и тороплюсь насмот­ реться на мир, с первым инеем меня у ж не станет, но я не грущу, нет...» Разное может поведать Мефодий Игнатьевич про землю, на которой живет, но и себе не всегда скажет, а только улыбнется чему-то притаен­ ному, дальнему и станет ему не по себе, если рядом окажется еще кто-то из человеческого роду-племени, а если один посреди ли степи, на таеж ­ ной ли тропке, тут и даст волю чувствам, сделается другим, на себя не похожим, ласковым и добрым, и пожалеет тогда расколотую молнией