Сибирские огни, 1989, № 1

Придет, конечно. В это Лохов верит крепко. И оттого какой ему ре­ зон помирать? Д а и потерпеть можно, когда Ознобишин скажет, посме­ иваясь: — А чё, Филька, радый ли ты, что встретил меня, благодетеля, иль нет? Ответит умильным голосом: — Радый. Ишчо бы!.. Бывает, в сказочку поиграет с рядчиком, прикинувшись дурачком. Любит Ознобишин сказочки, подсядет к Филимону, спросит, хитро при­ щурившись: — А скажи-ка, Филька... Ну, старичок, стало быть, жил-жил, да и помирать собрался, говорит сынам: оставлю я вам благословение свое, а еще... старшому крынку с молоком, а меньшому г...о с назьмом. Помолчит, спросит: — Ты чё взял бы, Филька? Лохов (лукавая душа!) воскликнет: — Крынку с молоком! Засмеется рядчик: — Дурак! Ей-богу! Не быть те хозяином. Молоко-то, на кой оно, а? Ну, выпили, и все. А с назьмом-то, хи-хи, в землю опусти и жди урожаю. Соображаешь? Лохов вздохнет, скажет: — А ить впрямь... Спасибо благодетелю, надоумил! Верно что, благодетель. Случается, перевернется что-то в душе у Фи­ лимона, тогда посмотрит на Ознобишина с тайным умилением и сдела­ ется готов идти за ним хошь в огонь, хошь в воду. Порою и сам не рад этому чувству,— унижает, делает слабым. Но не может поменять себя. Он остро ощущает свою раздвоенность. Впрочем, когда в нем побежда­ ет человек изворотливый и умный, не боящийся перешагнуть через не­ дозволенное, а такое время от времени случается, он говорит с рядчи­ ком едва ли не на равных, удивляясь себе и радуясь, если увидит в туск­ лых рядчиковых глазах недоумение, а то и откровенную растерянность. В такие минуты Филимон с уважением думает о себе и верит, что все будет ладно, вспоминает отца: поглядел бы теперь на сына, понял бы, что и по-другому можно жить, хитро и умно, затаясь от людей, чтоб не все упадало на язык, что в голове держится. Это чувство уважения к себе, по сути новое для Лохова и сладостное, пришло не сразу. Уж он-то знает, не совладаешь в один день со страхом и неуверенностью, которые, казалось, вместе с ним родились. Впрочем, и сеГгчас еще это, недавнее, вдруг да и вырвется наружу, и тогда все тело сделается вялым и слабым, захочется убежать от людей, спря­ таться. И осталось бы в душе это, недавнее, может, на всю жизнь, когда б не встреча с деревенским старостою на лесосечной делянке. Понимал Фи­ лимон, не просто так, не забавы для понадобился он Ознобишину. Вов­ се нет. А потом убедился в своей правоте и не имел ничего против на­ мерений рядчика. Тому нужен был человек, который мог бы успокоить артельный люд, если что... А для беспокойства у этого люда имелись причины: не вся «денежка», которую зарабатывали, шла в их карман, немало ее оседало и в мошне у рядчика. — Пособляй, говори, чё хошь, токо чтоб не дурили,— сказал Озноби­ шин земляку.— Зачем им стоко денег? Все одно, пропьют. А если с умом... Да, брат, такое дело... Неладное дело — обкрадывать товарищев. Хотел Филимон отказать­ ся, но в груди что-то защемило, заныло. Не посмел... К тому ж мысль зашевелилась окаянная, прогнал бы ее, да нейдет с ума, все вертится, вертится; дескать, и тебе перепадет. Не без того, поди... Перепадало. Ту денежку, как и свою, потом заработанную, берег пу­ ще собственного глазу. С самого начала держал в голове: придет время, и заживу... Но совесть-то одна у человека, случалось, мучала, когда ар­ тельные почесывали в затылке, отходя от рядчика с «денежкою». Порою и вовсе не велика была «дережка», только сходить в кабак. Вдруг да и 68