Сибирские огни, 1989, № 1

Не то нынче в душе у Сафьяна, многое там поменялось, и боль сдела­ лась меньше. Д а , меньше, думал Сафьян, но не ушла и не уйдет, разве что когда он сделается беспамятный и слабый. Как Мария... Ох, плохо ей, и вспомнить нечего, ни доброго, ни злого. Д а хоть бы и злого! Го­ ворила как-то, обливаясь слезами: — Раньше не задумывалась, что это такое — человек. А теперь знаю, это когда в сердце живет еще и прошлое, и не надо напрягаться, чтоб вспомнить, тут оно, рядышком. Бери... А нынче и взяла бы с радостью, да нету ничего!.. Мучалась незнаньем того, что было с нею прежде. Иногда сказывала про свои сны, а они все одни и те же: словно бы идет она, беспамятная, по горящему лесу, криком тайга полнится, горластым, птичьим, мечут­ ся птахи, а синего неба ласкового все не найдут, кругом одна только алость, и падают птахи в огонь, задохнувшись в дыму. И упала одна из птах прямо ей в руки. И самой страшно, и невыносимая боль во всем теле, а все ж догадалась прижать ее ко рту и дышать на нее. Ожи­ ла птаха, зашевелилась. А когда из огня вышла, та и вовсе расправи­ лась, но не слетит с ладони, косит зырким глазом, щебечет про что-то. Уж потом поняла, говорила птаха про ее, Мариину, жизнь, грустное го­ ворила, вроде бы уж станет она, как деревце, в одиночестве взросшее в голой степи, ничего-то про себя не будет знать, откуда и зачем ока­ залась посреди песчаной, где только змеям вить гнезда, земле? И то бу­ дет мучать долго, может, до последнего дня. Человек тем и отличается от всего другого, щебетала птаха, что, случается, живет памятью, это когда больно сделается на душе. И полегчает сразу. Слушал Сафьян женщину, и на сердце сладко ныло. Вспомнил себя, недавнего, и удивился, догадавшись, что и муки, которые не оставляли, тоже помогали жить. Злые и студеные, так что сердце замирало, когда делалось особенно горько, бывало что уходили, притомленные, и тогда он начинал беспокоиться, и это беспокойство было горше самих мук, к которым, кажется, уже привык, за ним ничто не стояло, ни малого дей­ ства, гнетущее, никуда не звало и все нашептывало: вот и ладно... и пропадешь... Измаявшись вконец. Сафьян всем сердцем тянулся к тем душевным мукам, что ушли, притомленные, и тогда подолгу держал в голове прошлое и все распалял себя, распалял, и они приходили снова, муки его, и он уже привычно замыкался в себе, и делался скорбным, безучастным ко всему. Ложь во благо... Не знал Сафьян, что ум у него столь изощрен и дея ­ телен, но узнал, когда понадобилось придумать Марии прошлое: нынче скажет о деревце, которое росло на опушке леса и где в первый раз встретил ее, была она в белом платье, и глаза блестели радостно, и он остановился подле нее и уж не мог сделать шагу, и она, кажется, дога­ далась, отчего вдруг он растерялся, заговорила с ним. С тех пор и начали встречаться под тем деревцем... Завтра про другое скажет, потом еще про что-то... И складно у него получается, верит Мария, крепко оседают в ее душе придумки, бывает, что и заговорит про какую-то из них и тут же, как снежный ком, пущенный с белой горы, придумка сделается яр­ кою и живою, так что уж и сам Сафьян поверит в нее. Но скоро появилась опаска, как бы не перепутать чего, но опаска была зряшная. Мария только улыбалась и говорила, что и у него начала сдавать память и все это было не так, а вот так... И он разводил руками, соглашался. Догадывались ли старики о той игре, которую вел Сафьян? Конеч­ но, догадывались, но молчали, знали хребтом, всею своею жизнью про ту истину, что открыл для себя Сафьян, при случае тоже сумели бы употребить ложь во благо, смотрели на жизнь широко и вольно. Но как-то зашел в избу темнорожий жандарм, заглянул в тот угол, где лежала Мария. Сафьян был при ней... Долго смотрел на женщину, в недоумении развел руками: — Мария Огуренкова... поселенка... Жива? А мы думали, слопал тя пожар вместе с другими... Списали уж. 3 Сибирские огни № 1