Сибирские огни, 1989, № 1
—• Велел шнретуй идти тебе в дацан. Станешь хувараком’, сын мой. А я уж ничего не могу дать тебе. И он не ослушался, учился исправно и многое узнал, пришлись по душе стар.инные книги, его непросто было выпроводить из тайного, глу боко под землею, хранилища человеческой мудрости. А когда подрос, разрешили надеть ярко расцвеченный пояс с изображением богов и сло вами из молитв, символ причастности к святому таинству. И он был до волен, на великих хуралах^ со старательностью исполнял все, что пору чалось. Но странно, в этой старательности не чувствовалось глубокого, от сердца, послушания, которое не оставляет места другим чувствам, и шнретуй, человек проницательный, заметил и остался недоволен, велел следить за каждым шагом молодого монаха, по малейшему поводу на казывал строго, внушая, что только в послушании и отречении от соб лазнов может открыться истина. Бальжийпин не возражал и все же, оставаясь наедине со старинны ми книгами, пытался найти в них другое... Поразительно, с самого на чала осознанной жизни старался понять не тайну обряда, которая при водила в трепет людей, а то, что стояло за этим обрядом, смысл какой- то, предназначение высокое... И не чувствовал волнения, когда, готовясь к хуралу, надевал праздничный халат из желтого шелка. Д аж е в среде буддистских монахов, людей спокойных и сосредоточенных на какой-то одной мысли, отличался особенною отрешенностью. Однажды, сопро вождая ширетуя, оказался в Иркутске и там встретился с чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе Восточной Сибири, гово рил с ним. Доржи, сын Банзара^, так звали чиновника, пришелся по ду ше что-то было в нем необычное, яркое, какое-то упрямое нежелание следовать в суждениях за привычными канонами, удивительная раско ванность, освобожденность от условностей, которые на него самого так давили... Столько лет прошло, а Бальжийпин все еще помнит встречу с сыном бурятского казака, тогда в душе сдвинулось что-то, тесно стало в мона стырских стенах, неспокойно на сердце, хотелось чего-то иного... Но бы ли книги и стремление познать истину, которая заключена в них, и это до поры до времени удерживало от случайного, могущего вызвать не удовольствие высшей духовной знати, шага. Часы, проведенные среди книг в темных подземных коридорах буд дистского монастыря, были лучшие часы жизни. Ни раньше, ни позже он не испытывал того удовольствия, которое получал, перелистывая старин ные фолианты. Менее же всего нравилось исполнять службу послушни ка, участвовать в ритуальных обрядах. Они были пышны и разнообраз ны’ и вызывали чувство прикосновения к таинству у верующих. То же самое и он чувствовал поначалу, но с годами внешняя обрядовая сторо на верования стала тяготить: то казалась чересчур педантичной, когда бралась на учет самая незначительная деталь, которая, по его мнению, не могла играть той роли, что ей отводилась; то виделась примитивной, рассчитанной на людей невежественных, не способных отличить ложь от правды и по этой причине принимающих на веру все, что им ни пред лагалось. Он остро чувствовал пропасть, которая пролегла между самим уче нием и религией, выросшей на основе этого учения, и хотел бы поделить ся с кем-то сомнениями, но рядом были люди, как раз больше всего ста равшиеся запомнить обрядовую сторону дела и мало интересовавшиеся самим учением. И он все больше и больше замыкался в себе, в конце концов настолько свыкся со своим одиночеством, что оно стало казаться естественным, научился говорить с самим собою, спорить... Порою на столько увлекался, что забывал, где находится, и тогда духовные отцы бывали недовольны и говорили, что ему многое надо сделать, чтобы очи- ' Послушник (бурятск.) ^ Молитвенное собрание (бурятск.) * Первый бурятский ученый.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2