Сибирские огни, 1989, № 1

Если удастся выбраться из ямы, значит, ты очистил себя от греха. А ес­ ли нет... Держи! Лопаточка упала к ногам Бальжийпина, он поднял ее и снова увидел красную полоску неба и лишь теперь вспомнил, где слын^л голос, да, конечно, это голос настоятеля монастыря, откуда ушел... Недолго раз­ глядывал лопаточку, попробовал сделать зарубку на стене, но земля была твердая, как камень, а лопаточка мягкая, ничего не получалось, начал понимать, что не выбраться отсюда, отчаяние овладело им, закри­ чал что-то, но никто не услышал. Бальжийпин проснулся, долго лежал с открытыми глазами, лоб у не­ го был мокрый, руки дрожали... Медленно поднялся с кошмы, подозвал молодого бурята: — Были в деревне русские солдаты? — Д а , были. — Искали черные стрелы? — Д а , искали... Бальжийпин знал, отец молодого бурята из^ улуса, который сожгли пришлые люди. Он был тогда совсем маленький, пониже тележной чеки, его нашли на пепелище и выходили... Вырос, женился, а когда родился ребенок, ушел к тем людям из родного улуса и не вернулся. Парень был обязан Бальжийпину своею жизнью, на охоте его укуси­ ла ядовитая змея и, если бы не бродячий лекарь, помер^ бы в мучениях. — Мне нужно видеть тех людей,— сказал Бальжийпин, пристально глядя на молодого бурята.— Я хочу говорить с ними... Парень долго молчал. — А их уже никого нету,— наконец, сказал он.— Лишь мой дед, но и он уже не встает. — Хорошо. Пусть так. Я могу встретиться с ним? — Я подумаю... Молодой бурят оделся, вышел из юрты. Бальжийпин поглядел ему вслед, подсел к очагу, подбросил в затухающий огонь сухие аргальные лепехи. С женской половины юрты, прикрытой легкой цветной занаве­ скою, доносился плач ребенка и слышалась негромкая песня матери: Спи, мой мальчик, спи, родной мой. Пусть увидится тебе во сне небо синее. Небо синее, бездонное. А в том небе жаворонок звонкий, И споет он тебе лучше, чем я, песню добрую, песню нежную. Про красивых людей и про сильных людей, И про то, как ты станешь батором, когда вырастешь... Бальжийпин не помнил матери, умерла, когда ему было пять лет. Но все время казалось, что знает про нее больше, чем на самом деле. Часто, и не во сне даже, виделась усталая молодая женщина, она медленно шла по проселочной дороге, останавливалась и все смотрела на него, смотрела, словно бы хотела что-то вспомнить и не могла. Бальжийпин, полностью отрешившись от всего, что окружало, сосредоточивался на одном видении, боясь вспугнуть его малою неосторожностью. И, если рядом не оказывалось никого, подолгу видел ту женщину, усталые глаза и маленькие смуглые руки, случалось, мысленно говорил с нею, но она молчала и все с тем же напряжением во взоре смотрела на него. Баль­ жийпин надеялся, что со временем она узнает в нем сына, подойдет ы скажет что-то теплое, нежное. Но нет, она оставалась такою же сосредо­ точенною, холодною. Спи, мой мальчик, спи, родной мой, Пусть увидится тебе небо синее... Он слушал песню и уже думал о другом, живое и сильное, это другое, стояло перед ним так ярко, так близко... Сказал отец, слабый и немощ­ ный человек, но с головою ясною, не раз давал советы жителям степи, знал в монгольской грамоте и писал прошения даж е белому царю, и за это его уважали в улусах, бывало, приносили ему на праздник белого месяца-сагалган молочную пищу — айрак и тарак; 54