Сибирские огни, 1989, № 1

слушались, разуму лишилась, а все ись просит с утра до ночи; да^ хле­ бушек, дай... А у меня ребятишек, говорю, вон скоко на полатях, глянь­ те-ка. Чего было делать? Потолковал с бабой, и порешили, значит, под­ мочь теще: зажилась на белом свете. Ну, подмогли... И ладно. А они ме­ ня в каторгу, чины, значит, староста. За что?..— Помолчал мужичонка, продолжал все с тою же обидою: — Не прознали бы ничего на ^дерев­ не, я так кумекаю, про наше с бабой решенье, когда б не чужой один, студент на моем дворе обитался, что-то про народ толковал... Ну, он, ви­ дать, догадался, отчего теща отошла, осерчал, потом на сходке кричит: «Темный ты человек, Прокопий, сын Горбатов, царя надобно придушить, а ты тещу...» Ну, кричит, значит, радетель за сирых, а староста вон он, рядышком крутится... Услыхал, привел ко мне этих самых... Забрали, разлучили с детишками! Досада, с которою Мефодий Игнатьевич смотрел на мужичонку, сме­ нилась растерянностью и, сам не ожидая от себя, произнес негромко слова стертые, но все еще не утратившие изначального смысла: — Господи, не ведают, что творят! Мужичонка со смущением посмотрел на него. — Верно, не ведают,— сказал мастер. Мефодий Игнатьевич вздохнул, стал расспрашивать мастера, как идут дела, когда же услышал, что рабочие и во время пожара не отси­ живались в тоннеле — работали, а когда огонь начал подступать к электростанции, которая стояла на малой горной речке, взяли в руки лопаты и отгородились от пожара широкой земляной полосой, и за это неплохо бы рабочим сыскать прибавку к жалованью, сказал торопливо; — Д а , да, конечно... Он с трудом верил в то, что услышал. Не мог понять, что двигало людьми, пожар в два счета мог с ними расправиться, небо в этой сторо­ не всю неделю было раскалено добела. Радоваться бы, но нету радости, спустился с мастером в тоннель, ми­ нут десять находился под землею, а показалось, целую вечность, напо­ следок уж и не чаял выбраться отсюда. Когда же вышел из тоннеля и увидел над головою низкое, в серых подслеповатых облаках небо, вздох­ нул свободнее и снова подумал о рабочих и о той странности в челове­ ческом характере, которая порой открывалась ему и которую не всегда умел применить в своей жизни, понять. И все же что-то спчевельнулось на сердце, уж и на рязанского мужичонку, когда тот снова оказался подле него, смотрел по-другому, хотел бы и в нем видеть человека. Студенников пробыл на строящемся тоннеле до позднего вечера, а потом по узким, зависающим над пропастью каменистым тропам, по ко­ торым доставлялись грузы с моря, спустился к Байкалу. И все это время им владело какое-то смутное чувство. И пожил немало и кое-что успел сделать, однако ж и теперь еще есть такое, что недоступно разуму И эта недоступность не походила на то, что случалось прежде. Прежде мог поудивляться чему-то необычному и неясному, а потом забыть Нын­ че же, чувствовал, произошло такое, что он не сможет забыть еще долго. ^ Мужичонка подошел к Мефодию Игнатьевичу, заговорил торопливо- — Вишь ли, хозяин, дело-то, значит, какое. Был среди каторжных Иван, значит. Большой Иван. А когда барак загорелся, его с нами не было. И дверь была заперта с той стороны... Кто-то кричал: дескать это он в отместку поджег барак-то! Так ли, нет ли? Злой был на всю катор­ гу, и меня забижал. Уж не он ли все провернул. Иван-то, Большой-то? обижал работай. Я потолкую с урядником, чтоб не Мужичонка засуетился, начал раскланиваться. Мефодий Игнатьевич отвернулся от него и, уже отвязывая катер, со смущением в голосе, с т а ­ раясь не глядеть на мастера, сказал : — Ты вот что... Узнай, кто погиб во время пожара, и запиши их * а - милии на металлическом щите. Ступай! ааыиши их фа 52