Сибирские огни, 1989, № 1
Мефодий Игнатьевич в недоумении покрутил головою: и вправду, ти хо... С чего бы? Этого ему еще не доводилось видеть на Байкале: чтобы сразу с пугающей неожиданностью поменялось море. Но моторист ока зался проворнее в мыслях, и вот уж засмеялся хрипло, покашливая: — Чует батюшка: хозяин едет... Приумолк. Д ает , стало быть, доро гу тебе. Ближе к вечеру отыскали на западном берегу Байкала узкую, сразу и не приметишь, бухточку, вошли в нее, вытащили катер на белый пе счаный берег, потом поднялись по каменистой тропке на ближнюю, с черными проплешинами, скалу, недолго пробыли на самой вершине, раз глядывая массивные каменные галереи, сразу за которыми посверкива ла стальными рельсами кругобайкальская железная дорога, по обе сто роны которой на десятки верст не было видно ни одного деревца, голая, с пепельно-серым посверком, земля. Обойдя каменные галереи, спусти лись вниз, к насыпи. Вокруг ни души, и Мефодий Игнатьевич подумал, что нынче никого не встретит, хотел идти дальше, к тоннелю, где были смонтированы английские взрывные машины, но не успел сделать и ша гу, как сразу же за насыпью, по правую руку, сдвинулся с места серый, вознесшийся над падью бугорок, и оттуда стая и выходить люди. Их ока залось немного, человек десять, и среди них мастер, пожилой хмурый мужик, про которого Студенников не помнит, чтобы он когда-то улы бался. Подошел к нему, спросил торопливо: — Ну, как машины? Целы?.. Увидел в глазах у мастера досаду, но тут же постарался забыть об этом, услышав: — А чё им сдеется?.. Будто гора с плеч, легко и радостно, а вперемежку с этим другое что то, может статься, удивление, подумал про себя с усмешкою: «А я хозя ин: дело прежде всего, уж потом все остальное...» Стал расспрашивать где хоронились рабочие во время пожара, а когда услышал, что в тонне лях, остался доволен; хотел бы спросить и про то, много ль погибло лю дей, но не сделал этого. Мастер, кажется, уловил его нерешительность и в тусклых, словно бы во всякую пору со сна, глазах стронулось что-то искорка какая-то промелькнула, поблестела и тут же исчезла. Мефодий Игнатьевич почувствовал легкое замешательство и, доса- .д:уя на себя, заговорил о черных стрелах, которые и нынче долетают из неближнего прошлого, сказал и про то, кого в жандармском управлении подозревают в поджоге. — Где видано, чтоб лесные люди обидели тайгу? — недовольно про говорил мастер.— Врут!.. Мужичонка откуда-то выскочил, худющий, страсть, в арестантской одежке, с красною, нашитою на спине, заплатою, остановился подле них, залопотал тоскливо: — Хозяин, а, хозяин... Слышь-ка! — Откуда? — с досадою спросил Мефодий Игнатьевич. — Из арестантского барака,— сказал мастер.— Товарищи его сгиб ли, а сам в оконце проскользнул... Навроде ужа, без костей. Нынче с на ми в тоннеле камни ворочает. — Я б хотел того, значит, хозяин...— снова залопотал каторжный, но Студенников, морщась, перебил: — За что угодил в каторгу? Поскучнел мужичонка, маленькое воробьиное лицо пуще того сдела лось тоскливым, сказал: — С-под Рязани я, Вдовьиной волости, деревня Некорысть, ну, жил себе, как все люди, а они пришли и забрали, староста да чины разные... А зачем? Чего я такого сделал?..— В глазах недоумение и обида за то, давнее, свершенное над ним неправедно. Мефодий Игнатьевич готов был поверить, что зазря упекли мужичонку на каторгу. Припоминает и та кое... Но тот сказал: — Приходют, значит, староста, чины, спрашивают: иль не ты удавил тещу?.. Я, говорю, а чего такое? Старая была, ноги не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2