Сибирские огни, 1989, № 1

— Д а , правительство приучилось брать и ничего не давать взамен. И началось это не сегодня и не вчера, много лет назад... Помните — богат­ ства России прирастать будут Сибирью?.. Мефодий Игнатьевич вздрогнул: как раз в эту минуту он вспомнил о теперь уж е давнем разговоре с Витте. Кажется, он просил у Сергея Юльевича об одном, чрезвычайно важном для сибирской окраины деле^, но тот, что случалось редко, отказал, а потом заговорил об этой самой окраине, которая не может развиваться самостоятельно, а только исходя из интересов России. А так ли это на самом деле?.. Бродячий лекарь во всяком случае считает, что это далеко не так. Все, о чем говорил Бальжийпин, было близко и понятно Мефодию Игнатьевичу, он и сам не однажды думал про это и мучался обидою на людей, которые не хотели понять его тревоги. Он не удивлялся четкой выстроенности мысли, которая прослеживалась в словах бродячего л е­ каря; не однажды встречался с инородцами, проникшими в самые ^ глу­ бины восточной культуры, однако ж не чуждыми и культуры российской и много усвоившими из нее. — Что же вы хотите от меня? Бальжийпин ответил не сразу. — Понимания, прежде всего... Есть просьба. Не смогли бы вы погово­ рить в полицейском управлении, чтоб оставили в покое старообрядческие деревни и улусы, не искали там злоумышленников? Вы ж е знаете, что искать нужно не там. Думаю, вас послушают. — Я уже был в управлении, говорил... Впрочем, могу сходить еще раз.— Студенников помедлил, пристально посмотрел на Бальжийпина.— Скажите, откуда появляются черные стрелы? С того дня, как был с ож ­ жен улус на Байкале, прошло без малого пятьдесят лет. Неужели кто-то из тех людей остался жив? Сколько устраивали засад, облав!.. Что-то дрогнуло в лице у Бальжийпина, жилочка какая-то подле глаз напряглась, заалела ярко, и Мефодий Игнатьевич опустил голову, а по­ том поднялся со стула, протянул Бальжийпину руку. Отгорела тайга, и Студенников засобирался на строительный уча­ сток, но тут, как назло, разбушевался Байкал, а подойти к западному берегу на катере можно лишь в тихую погоду, иначе бросит катер на скалы, а там поминай как звали... Но и ждать Студенникову невмоготу, душа изболелась за английские машины, отыскал моториста половчее, что с малых лет на море, уговорил отплыть... Так и сделали, и поутру катер запрыгал, заплясал на крутой байкальской волне. А на берегу стояла Александра Васильевна и, по-бабьи округло и жалобно всплес­ кивая руками, кричала что-то... Мефодий Игнатьевич сидел на корме, и поначалу ему было страшно, но скоро это чувство, близкое к безысход­ ности, исчезло, на смену пришло что-то другое, нашептывало: а, ни чер­ та со мной не случится, а если случится, тут уж ничего не поделаешь. Тихое какое-то, вялое чувство, вроде комариного зуда, Мефодию Иг­ натьевичу очень скоро стало скучно, и, чтобы отвлечься, начал при­ стально вглядываться в серую прибрежную дымку в надежде еще раз увидеть Александру Васильевну, а сам думал о том, как бы он воспри­ нял, если бы нынче на берегу стояла не Александра Васильевна, а Марь­ яна? И непросто было ответить. Мефодий Игнатьевич еще долго вглядывался в серую прибрежную дымку, но никого не увидел, закрыл глаза, почудилось, что задремал, но, наверное, это было не так, он отчетливо слышал, как свистит ветер, а волны упрямо и зло колотятся о борт катера. Очнулся, когда сделалось неожиданно тихо, долго не мог понять, что происходит, и почти со стра­ хом посмотрел на моториста, который, кажется, тоже, судя по растерян­ ному лицу, был в смущении. Услышал, как тот сказал негромко. — Штормить-то перестало, однако. И ветер уж на волну не садится, не погоняет ее. Тихо!