Сибирские огни, 1989, № 1

Но он не почувствовал в ее голосе жалости и поморщился: изреченное слово есть ложь... Вспомнил, приходил в контору бурятский лекарь, встречался с ним и прежде, Бальжийпином кличут. Странный человек хотя б потому, что отказался от всех благ, которые дает человеку жизнь, ничего не берет от людей, тем и гордится... Говорил лекарь с волнением в голосе: — Слух прошел, будто бы тайгу подожгли те самые... лучники. Кто- то видел черную стрелу, прилетевшую невесть откуда, и решили, что они... Глупо! Студенников слушал про это и, конечно же, не поверил, уж он-то знал, что лесные люди скорее отрубят себе руку, чем подымут ее на тайгу. Знали это высокие полицейские чины, но правительство требовало скорых объяснений, и они не нашли ничего лучшего, как написать про выживших из ума лесных людей, которые вершат неправую месть. Слух, что ветер, и об этом объяснении власть предержащих скоро стало известно и неразумным. Суетня началась, толкотня, кое-кто из приезжих засобирался обратно, приходил в контору, просили слезно отпустить: — Хозяин, не забижай... Мефодий Игнатьевич не любил российского мужика: слаб духом, думалось, раболепен, от веку вдалбливали в голову, что он не человек вовсе, а так себе... навоз. Видать, привык к этому, и уж не подняться ему, нет... Д а , не любил российского мужика и, хоть понимал, что не­ просто отыскать новых рабочих, не держал тех, кто не хотел оставаться. Все ж, поразмышляв, решил сходить в жандармское управление и пого­ ворить: чего там, все с ума посходили?.. Он так и сделал, ротмистр был учтив с ним и понимал все, что происходит, однако ж не мог найти не только оправдания, а и толкового объяснения тому, что уже было совер­ шено, ссылаясь на категорическое требование правительства «отыскать виновных и наказать примерно...» Странно, никому, в том числе и Мефо­ дию Игнатьевичу, не пришло в голову, что тайга могла загореться сама по себе, возможно и такое... Он подумал об этом уже после того, как вышел из жандармского управления. Впрочем, очень скоро вспомнил, что сначала загорелся барак, где жили каторжные, а уж потом огонь перекинулся на тайгу. Во всяком случае, так говорили очевидцы. Но можно ли верить им?.. — Солдаты железнодорожного батальона и полицейские чины сму­ щают людей, чинят им обиды,— говорил лекарь.— Рыщут по бурятским улусам и русским деревням, где живут старообрядцы. И все это делает­ ся по указанию свыше. У меня складывается впечатление, что правитель­ ство все еще относится к Сибири как к окраинной своей вотчине, откуда можно брать и ничего не давать взамен. Мефодий Игнатьевич слушал и мысленно соглашался с Бальжийпи­ ном: правительство и в самом деле ничего не хотело дать Сибири, и все, что делалось там, вплоть до разработки золотых рудников, делалось благодаря усилиям Российской окраины. Проживая на богатых торго­ вых путях из Азии в Европу, купцы Кяхты и Верхнеудинска сумели оценить это преимущество и счастливо воспользоваться им. Они не были Гобсеками, не сидели на денежных мешках, с малых лет находясь в ат­ мосфере дружелюбия и относительной свободы, нередко под влиянием революционно настроенных людей, сосланных правительством в Сибирь, в частности, участников декабрьского восстания на Сенатской площади 1825 года. Они умели сочетать интерес с государственным, что приноси­ ло им больше пользы, чем затрат. Более того, они не были чужды про­ свещения и передовых идей, в их огромных, тысячетомных библиотеках можно было без труда отыскать не только «Историю государства Рос­ сийского» Карамзина или сочинения Александра Пушкина, но и бережно хранимые рукописные записи Александра Чаадаева, и многотомный «Капитал» Карла Маркса, и знаменитые восточные летописи «Ганджур», и пособия по изучению тибетской медицины. Эти люди любили Сибирь по-своему и хотели бы ей благополучия.