Сибирские огни, 1989, № 1

Может, для того и нужны, чтоб не остыла память и душа не сделалась холодною и равно одинаково со всеми?.. А бывает, наверно, и так. Д а что там!.. Иваны, не помнящие родства, немало их нынче бродит по зем ­ ле, шальные и дерзостные, то за одно примутся, то за другое, а все не по нраву им, и в глазах скукота, и на людей смотрят с усмен 1 кою, буд'то знают про них что-то, о чем другой и не догадывается. Внают ли ... Спросишь у такого: откуда родом, парень?.. И не ответит сразу, если даж е и захочет, а уж про то, кем был дед или прадед, про это и не спра­ шивай. Шальные и дерзостные, но тогда отчего мне жалко их. Все-то чудит­ ся, не живут, а лишь делают вид, что живут, и смеются тогда, когда хо ­ чется плакать, и вовсе не потому, что такие уж ершистые, все б вперекор делали, а просто не умеют плакать, не обучены... Года три назад шел я по кругобайкальской железной дороге,- не обходя темных и теперь уже не живых тоннелей, поезда нынче катят по другой магистрали, высоко поднявшейся над этою, прежнею. Шел и чув­ ство грустное, нежное владело мною, и я видел тех людей, которые уже давно живут в моем воображении, и я говорил с ними, случалось, что и спорил... Вот здесь, на сороковой версте, в те годы стоял рабочий барак, но жил в нем не вольнонаемный, а каторжник. И был среди них Большой Иван, власть над другими имел великую, сам урядник опасался спорить с ним. Большой Иван никогда не работал, его норму выполняли другие, и не видели в этом ничего обидного для себя. Но это было^ вначале, а потом случилось что-то с каторжными, и даже самый слабый из них уже не робел перед Большим Иваном, и голову держал высоко, хотя не од ­ нажды был бит за это нещадно. Но, отлежавшись, опять делался преж­ ним. Смущение пало на Большого Ивана, и он^едва ли не в первый раз по приезде сюда вышел из барака и увидел тайгу, суровую и грозную, шумела она кронами высоких деревьев, заслоняющих небо, нашептыва­ ла о чем-то... И хотел бы Большой Иван разгадать, про что нашептыва­ ла, да была у него душа стылая, неприветливая, оскудевшая на добро­ ту в долгих и злых скитаниях, не сумел ничего разгадать... Подозвал к себе тото, слабого, спросил про то, что нечаянно пришло в голову, и ус­ лышал в ответ: — Ко всем она одинакова, тайга, к сильному ли, к слабому ли. Осер­ дясь, сомнет в одночасье. Про то и нашептывает. Мы все равны перед нею, и нету промеж нас атамана, один йодле другого, плечо к плечу, на том и держимся. Услышал Большой Иван, и пришлись эти слова не по сердцу, не хотелось делить власть ни с кем. Постоял в раздумье, ушел в тайгу, дол­ го, пока и вовсе не сделалось темно, бродил черными тропами, и мысли в голове были, как эти нехоженые тропы, тоже черные. А потом, краду­ чись, подошел к бараку с охапкой сухой соломы в руках, подпер узкую и тесную, двоим не разойтись, дверь толстой жердиною и поджег. Оконцы в бараке узкие, на сибирский манер, и головы не просунешь, затянуты тусклой слюдяною пленкою. Недолго пробыл возле барака, поглядел, как живо и весело взялись языкатые сполохи, побежали по стенам, ушел, стеная, в тайгу. А на сердце вроде жалости что-то к бывшим сотоварищам, но маленькой и робкой была жалость, сшевельнулась только и тут же исчезла, придав­ ленная всегдашней угрюмостью, сквозь которую света белого не уви­ дишь. Ходил по тайге и оставлял следом за собою горящую солому под­ ле сухих стволов берез и осин. А земля и без того пышет жаром, и ночь нипочем не осилит дневного зноя. Заполыхало окрест, разбежался огонь на десятки верст в разные сто­ роны, и звери очумело метнулись к Байкалу, надеясь сыскать в прохлад­ ных волнах защиту. И люди туда же кинулись... Но не все дошли, огонь оказался проворнее, обложил со всех сторон, и страх и отчаянье пропи­ тали воздух, далеко слышны были людские проклятья. Случалось, дохо­ дили до Большого Ивана, и тогда он останавливался, прислушиваясь, и кривила лицо, уже и не то, привычное в холодной непроницаемости,