Сибирские огни, 1989, № 1

— Поезжай в деревню, погляди, чего там?.. В доме наведи порядок. Небось запущено,— говорит Ознобишин и, посмеиваясь, глядит на Л охо­ ва. А тот рад — когда б дозволено было, ручку б поцеловал у рядчика. — Петр Иннокентьич... Петр Иннокентьич...— говорит Филимон и преданно глядит на Ознобишина, а потом бежит к балагану, подле ко­ торого у рыжего, посверкивающего костерка, положив под себя кур- мушки и зипуны (с утра подмораживает, кое-где в проблеск с желтой травою насквозь промерзшие лужицы), сидит едва ли не вся артель. Артель приметила нетерпение в движениях Лохова, спрашивает: что случилось? Но тот молчит, улыбается. — Иль староста отпустил домой?..— говорит Христя Киш. Филимон кивает в ответ, заходит в балаган, отыскивает под соломою, у входа, узелок со всякою всячиною: здесь и черные, в клубок смотан­ ные, нитки, и бабий цветастый плат, есть и леденцы... На прошлой не­ деле с Христей и с Сафьяном ходил в рабочий поселок, в хозяйскую лавку, там и приобрел по случаю. Сказано было рядчиком: отписал твоей непутевой бабенке на прииск, чтоб верталась в родную деревню, не медля... Оттого и приобрел, что знал, скоро и сам появится на вотчи­ не, так чтоб не с пустыми руками... Недолго мешкает Филимон, выходит из балагана с узелком в руке, шустроглазый, лобастый, говорит, заискивающе глядя на мужиков: — Значит, я того... пойду, однако? Прощевайте покудова! — Э, погодь-ка! Оглядывается, видит рядчика, глаза у него веселые, да и с чего бы ему печалиться; дела в артели — надо б лучше, да некуда. Артельные делают урок засветло, и, помимо урока, много чего успевают. На прош­ лой неделе приезжали из конторы и были довольны. — Погодь, погодь!.. Потемну пойдешь. Чего день ломать без путя? Филимон скисает, однако ж супротив слова не скажет, мелконько кивает головою. А когда рядчик уходит, подсаживается к костерку. Сафьян подгребает в его сторону пару зажаренных картофелин; — Ешь... Лохов словно бы не слышит. Христя негромко ругается, потом гово­ рит с привычной усмешкою: — Ничё!.. На зорьке застанешь жену в кровати... тепленькую. От­ ведешь душу! Мужики смеются, и у Филимона на душе делается легче: ладно, потерплю! Идут на лесную деляну, рубят просеку. Лохов с Сафьяном делают на деревьях надрезы, а Христя где руками, где длинным, с железным ржа­ вым наконечником, гибким шестом правит сосну, чтоб не упала в другую сторону. А то прибежит рядчик, заставит оттаскивать сосну. Поначалу так и случалось. Но теперь приловчились. Не велика наука!.. Работает Филимон, а сам все на солнце посматривает, большое, красное, чудится, и с места не стронется. Неторопливое уж больно, солнце-то, а Лохову нынче надо, чтоб по-другому... Спасу нет, до чего нетерпелив, в груди все ходуном ходит, страсть что за неупокой — куда ж от него денешься-то?.. Сотоварищи примечают его душевное состояние, посмеиваются не­ злобливо, бывает, что скажут: — Эк-ка распирает мужика!.. Видится Филимону женушка, теплая, ласковая, в глазах у нее ра­ дость: пришел-таки!.. А еще и слезы, куда ж бабе без них хотя бы и в радости... И мальцы видятся, глазенки — во!..— большущие, смотрят на отца, а сами за материну юбку держатся: не признали... Д а и то — экое время не виделись. Но да бог милостив, наладится еще, вон и Петр Иннокентьевич говорит, что наладится, а он мужик башковитый, знает жизнь...