Сибирские огни, 1989, № 1

неделю и обрушилась. А почему? Строительная администрация прошля­ пила, недоглядела... Нет, он решительно не согласен с тем, что подчас говорится в его адрес, да, он не склонен тратить впустую деньги, в любом случае стре­ мится получить прибыль, но ведь эта прибыль сейчас же поступает в дело, усиливая его, укрепляя, а это значит, что человек он государствен­ ный, наделенный теми качествами, которые иозволяюх думать не только о собственной мошне... Так считал Студенников и упорно не желал замечать того, что выхо­ дило за очерченные им самим рамки. Скорее, по этой причине он мало интересовался тем, как хозяйничают приказчики и люди, близкие им по занятиям, воруют ли, нет ли, был с ними сдержан и спокоен, а если случалось прогнать со службы, делал это с явною неохотою, полагая, что тот, другой, будет не лучше; он держал в голове целостную картину всего дела, не желая знать про частности; это помогало находиться как бы в стороне от всех и, если случалась неприятность и к нему обраща­ лись за помощью, говорил: «Нехорошо!..» — и охотно шел навстречу. Так было, к примеру, когда к нему обратился Христя Киш и попросил наказать стражника. Он не сразу забыл про свое слово и велел взыскать со стражника... А потом еще долго рассуждал о том, сколь темна душа человеческая, и при этом сам себе казался в высшей степени порядоч­ ным, интеллигентным и недоступным пониманию тех, кто окружал его. На прошлой неделе он получил письмо с далекого Баргузинского приис­ ка, куда уехал Иконников, в этом письме, к своему удивлению, нашел немало дельных советов и наблюдений, а еще там содержалась просьба отправителя письма: взять управление прииском в свои руки, прежний приказчик вконец спился и уже не способен что-либо решать... «Вот и дворянчик!.. А Марьяна говорила, что он погибнет в тайге, и упрекала меня...» По правде-то, и сам Мефодий Игнатьевич думал так же... Недолго размышлял Мефодий Игнатьевич, отписал Иконникову, чтоб брал власть над прииском, и тут же забыл об этом: ждали дела поважнее... И в том, как он скоро забыл об этом, Студенникову увиде­ лась еще одна черта характера, которая возвышала его над другими. В самом деле, как бы поступил другой на его месте?.. Уж конечно, долго ахал бы и охал, а в конце концов так и не доверил бы человеку, до не­ давнего времени жившему из милости в доме, такое важное предприя­ тие, как управление пускай и устаревшим и мало доходным прииском. Мефодий Игнатьевич слез с лошади, которая все еще брыкалась и не хотела стоять на месте, привязал ее к коновязи, подошел к юрте, по­ медлив, откинул полог... Было сумрачно, и он не сразу увидел людей у очага, но потом разглядел старика, в руках тот держал музыкальный инструмент с длинною дужкою, по тонкому, светлому, словно бы струя­ щемуся желобку которого змеились три блестящие струны. «Хур» — определил Студенников, не однажды слышал, как играют на нем, и это всякий раз вызывало чувство грустное и томящее. Постоял, придержи­ вая полог рукою, прошел вперед, присел на краешек кошмы, расстелен­ ной на полу. На него никто не обратил внимания, и он не обиделся, по опыту знал, что это еще ни о чем не говорит, а уж тем более о неуважи­ тельном отношении к пришедшему: у бурят принято не выказывать в открытую радости или обиды. Другое дело, если теперь не подадут чашку с чаем. Помедлив, с беспокойством оглянулся; подле него сидела старуха с жидкими белыми волосами, и она тоже посмотрела на Мефо­ дия Игнатьевича, протянула чашку с чаем. Старик наклонил большую лысую голову, провел пальцами по стру­ нам хура, словно бы давая им возможность распеться, а когда послед­ ний мягкий и какой-то дрожащий звук растаял в чуткой, словно бы дремлющей тишине, старик поднял голову, глядя перед собою, и глаза у него были темные и неподвижные, в них не чувствовалось жизни, они как будто устали и ничего-то уже не могло взволновать их. Странно и тревожно было смотреть на старика, у которого такое живое, с яркою, почти солнечною смуглотою лицо и... эти глаза. Не сразу Мефодий